Сибирские огни, 1923, № 3

ки основ сословного общества, а была лишь наиболее умная и дальновидная критика общественных явлений, опять-таки, с точки з р е ­ ния своего-же сословия. Исключениями, более, разительными и одино­ кими, явились—книга Радищева, произведения Фонвизина и , позднее, комедия Грибоедова „Горе от Ума"... Но „Горе от Ума" является уже первым звеном, за которым начиналась литературная цепь—Пушкин, Гоголь, Тургенев, Кольцов, цепь, великое социально-эстетическое зна ­ чение которой и истолковал нам Белинский. Остальная литература являла собой или патриотически-барабан- ную трескотню, состоящую из ряда поэм, воспевающих великих вла­ стителей ( Россиода — Хераскова, На день восшесгнвия >а престол импе­ ратрицы Елузаветы Петровки—Ломоносова и т. д.) или в лучшем слу­ чае знаменовала собой междуусобную борьбу прогрессивных групп внутри сословия с реакционными, (напр., поэма: К у м у своему— Кантеми­ ра) борьбу с духовенством, со смертельно раненой Петром I, уми­ рающей дворянской аристократией, которая все еще мечтала вернуть „вспять худопородных" и возвратить себе снова табели о рангах, из­ гнать из России жалкие начатки науки. Но на этой междуусобнсй почве, конечно, не могло вырасти ве ­ ликое исскуство; социально—это была лишь борьба „мышей и лягу­ шек" меж собой,—не больше. Но и позднее, даже при Александре I и Николае I, дворянство, в лице Шевырева, Греча, Булгарина и Сен- ковского, все еще со злобным упорством продолжало отстаивать свои старые позиции. Внешне это выражалось, со стороны, например, Ш е ­ вырева, борьбой против пресбразования языка, против неологизмов Карамзина и Пушкина, в котором видели буйного и яркого револю­ ционера (и правильно), внутренне—эта борьба знаменовала собой борьбу за оффициальную народность, за сохранение в литературе ложноклассицизма, совершенно чуждого и оторванного от жизни. Эта борьба велась против романтизма, байронизма—и особенно— того реализма 30 годов, который начал мужать в нашей литературе при мощной поддержке В. Белинского. Реакционный триумвират, как звали Греча, Булгарина и Сенковского, пользовался всеми сред­ ствами, чтобы „унять", как они писали, „своевольную и неблагонаме­ ренную московскую критику". Они ненавидели В. Гюго, Жорж-Занд , ибо в их писаниях не было „одной честной и невинной мысли", это были сплошь „гнусные" произведения. Но эта борьба была, конечно, обречена заранее на неудачу, ибо дело решала экономика: вырастали новые классы, росла роль товарно-фабричного производства, увеличи­ валась связь с заграницей, России необходим был ввоз и вывоз и т. д., а все это, вместе взятое, рождало коренное изменение в соотношении социальных сил, начавших между собой в Николаевскую эпоху глухую, но непримиримую борьбу. Где-то в отдалении—в Германии,во Франции уже заговорили о новой силе—классах буржуазии и пролетариата. В эту острую, переломную, хотя внешне глухую и страшную для России, эпоху и выступил голодный разночинец Виссарион Белинский. Кто он, откуда он явился и как прошло его детство? Самым крат­ ким обра: ом осветим его социальные, а следовательно и индивидуаль­ ные корни.