Сибирские огни, 1923, № 3

р ы й порядок. Дворянско-феодальная культура монархизма гниет, но ее гниение еще душит Россию. Правительство с отчаяньем своего баль з а ­ ковского возраста, продолжает нахально кричать о своих „Уваровских" принципах: „Наши догматы—самодержавие и крепостное право". В гражданской и идеологической области этот разгул самод ер ­ жавия особенно показателен и ярок. Гласность изгоняется из всех отраслей управления. Вместо учения в школах вводится фронтома- ния, Скалозубовщина с ее принципом: „Учить по-нашему: раз, два! Я книги сохранять так: для больших оказий". Учреждаются особые школы для дворян, а в общих школах •особые скамьи для „благородных". Для детей разночинцев, детей народа, двери средней школы совершенно закрыты. Общественной жизни отныне в России не полагается, всякое ее, хотя-бы малейшее, прояление пресекается беспощадно. „Третье отделение", оффициальною целью которого было „осу­ шать слезы невинных", осушает их огромной сетью политического сыска шпионской армии, осушает их методами слишком решитель­ ными, в роде французской гильотины, которая, отсекая головы граж­ дан, по выражению одного весельчака, служила прекрасным сред­ ством от насморка. За то, что несколько человек осмелились ошикать одну актрису в стенах императорского театра, их прячут в тюрьму. Сам император едет в Москву ликвидировать этот „дерзкий бунт", Цензура фактически в руках тайной полиции. Сам цензор, Глинка, утверждает, что на основе цензурного устава 1826 года можно и „Отче наш" запретить. Журнал „Европеец" закрывают потому, что император и Бенкендорф, как пишет последний, хорошо понимают, что автор (Киреевский) под словом „просвещение" разумеет „свободу"... „деятельность разума" означает у него „революцию", а „искусно оты­ сканные средства", не что иное, как „конституция"... Самих цензоров сажают за недосмотр на гауптвахту. Нельзя сказать в поваренной книге: „вынести кисель на вольный воздух",—слово „вольный" сурово вычер ­ кивается. Цензор Елагин вычеркивает слова „силы природы", ибо един Бог всесилен. Запрещают ставить в математических книгах мно­ готочия, ибо читатель может что-нибудь под ними уразуметь. Выбра ­ сывается из акафиста „Покрову Божьей Матери" стих: „Радуйся, не­ зримое укрощение владык жестоких и звероподобных", ибо ясно, что это намек на русских владык. Сам император получает выговор от комитета за пропуск в газете вредной заметки об одном уличном происшествии. Фразу влюбленного: „я уезжаю в Россию; говорят там холоднее здешнего" цензор заменяет—„я уезжаю в Россию—там только одни честные люди". И это в то время, когда над Россией страшным, жутким маре ­ вом царило повальное воровство военного и гражданского чиновни­ чества, равнодушие и корыстолюбие жестоких помещиков, скудоумных ■советников и жестоких, тупых жандармов.