Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

— Что новенького? В действительности, нового не было ничего. Тот-же базар, те-же, застывшие в глубине лавок, фигуры баев, те-же стаи собак на улицах, даже слухи стали повторяться: — Послушай, да ведь это уже говорили... — Когда? Дх, да на той неделе. Верно, верно. Переговорено было все, кругом были одни и те-же лица, отсут­ ствие свежих впечатлений делало людей нервными, раздражительными. Жизнь города с его средневековыми крепостями, мечетями, ку­ мирнями, глиняными заборами и рядами китайских и сартовских лавченок была мертвой, застывшей в раз навсегда установившихся формах и бесконечно далекой для беженцев. Это была иная культура, иная эпоха. Днем на базаре, об'ясняясь на каком-то новом эсперанто, продавая и дико выкрикивая: „сатаде“, делясь „новостями“ и веря в реальность „киргиза из Сергиополя", люди не так сильно ощущали свою заброшенность. На с пяти-часовым азаном *) базар прекращался. И вот, с наступлением вечера, незаметно подкрадывалась тоска... Му­ чительная жуткая тоска заживо похороненных людей по солнцу и свету, тоска по иной жизни—кипучей, деятельной, наполненной про­ стыми и понятными интересами, протекающей в понятной, близкой и родной обстановке. Сгущались сумерки, темнели у домов молчаливые, сгорбленные фигуры, а над ними в неподвижном, холодеющем воз­ духе, медленно и печально плыл вечерний напев муэдзинов... — Хоть-бы рожу новую увидать, или паровоз какой-нибудь—жа­ ловался мне один доктор. — Эх, у нас-то теперь на Волге благодать. За один год, чтобы дома пожить, поработать по человечески, всю-бы жизнь отдал—тоско; вал другой беженец. Ночью по улицам города ходить не разрешалось; отчасти потому, что время считалось тревожным, отчасти вследствие обычая, глася­ щего, что все добрые люди с наступлением темноты должны ложиться спать, а ночью ходит только „плохой человек“. Часов с 10-ти вечера всюду начинали трещать колотушки сторожей и на улицы выходили патрули, носящие перед собой громадные бумажные фонари; всякий засидевшийся долго в гостях, видел такой фонарь издали и мог забла­ говременно свернуть в другую улицу. Ночную охрану можно было хорошо разглядеть днем. Ежедневно по базару Чугучака торжественно проходил кортеж, впереди которого несли разрисованный деревянный мйч, символизирующий закон, за меченосцем шел дряхлый, доволь­ ного мирного вица старичек в русских офицерских штанах, кителе и с биноклем, сбоку у него болталась игрушечная шпаженка в блестя­ щих ножнах. Иногда старичек награждал кого-нибудь ударом палки, но делал это очень лениво, т. к. был пьян от опиума. За ним парами шли солдаты полиции, полуголые оборванцы в возрасте от 10 до 70 лет. Во время шествия они довольно энергично забирали из под­ *) Язан—призыв мусульман на молитву: азанчи или муэдзин—глашатай, пять раз в день возвещающий с балкона минарета, что наступила пора молиться.