Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

джйхан, и храпел, захлебываясь слюной, а молодую кыз—Зуру трое солдат уговаривали в кустах. — Мы чо тебе здря сережки дали? Сочувствовать должна... Но как только они начинали плотнее подходить к ней, она что было силы кричала: — Ой, бай!.. Джур!...*) Копошатся в кустах—безлицые, серые. Только крик молодой слышен—больной, отчаянный—крик перед страхом смерти... — Джур!.. Надоело солдатам возиться, один крикнул: — Сенька, вали!.. Ежели работник прибежит, из карабина по потчую... В предутренней тишине, в кустах над озером громко раздался придушенный крик: — Ой, аппё!..**) м.м.м. И все смолкло... Когда Омар приехал в аул Балдымбая, все вновь были пьяны. Сам Балдымбай угощал гостя и кумысом и водкой и бараниной. Омар никогда не пивший водки, сразу опьянел, песни начал петь, по­ дарок русского, что остался охранять табун, показывал. —■О!.. Подарка!.. Растягивал тесемочку во всю длину, покачиваясь ходил от одно­ го солдата к другому, хвастал... — Дбакир даем подарка, Бийбал замуж берем, О-о-о, подарка!.. Вахмистр подозвал к себе солдата и шевеля длинными светлы- • ми усами, с угрозой сказал: — Семенов, ты пей, да дело помни... Вишь про русского сказы ват, значит большевик прячется... В кустах, у оружия, пели солдаты: Ехали каза-а-а-ки-и Сы-а-слу-ужбы домо-о-ой, На пличах по-го-о-ны-ы На грудях хресты-ы.. И Омару хотелось петь свою песню, какую еще не слышали русские. Кружится голова у Омара, все забыл, что говорил тот русский, забыл его жалобу о доме, о жене, о детях. Вот повели Омара в сторонку солдаты, спрашивать начали. Д почему же не сказать хорошим людям? Да еще подарки, кажется, сулят. Эд—хорошие люди, русские!... Семенов шкатулку раскрыл, диковинки разные показывает: — Самый лучший подарок дам,—скажи: большевиков видал де- нибудь? Большевик? Стой, кажется, тот русский, что остался у табуна на­ зывал себя большевиком?.. — Кызыл урус?!.. большейбек?!.. видал, видал... у моя табун ос­ тался... кароши большейбек... *) Ой, уйдите!.. **) Ой, мама!