Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

человека загубить. Так, зря, за кусок зарежут. Вон намедни мужика убили, мешок муки с мельницы вез. Ду н я . Ну, мама! Что об этом думать. Ма р ь я . Само, вишь, думается, и рада бы не думать. Народ тут всякой проходит: большая дорога, вишь. А мужиков-то нету в до­ му, одне бабы. Злой человек только того случая и ждет. Ляжешь так вот и трясешься - вся. Да и заснешь—сны-то снятся все несуразные. И во сне-то страх все, да напасти—нечисть разная... Тьфу! Господи батюшка! Что во сне, что в яве—одно паскудство. Ду н я . Ты не бойся, мама, ничего не будет. Ма р ь я . Вам, молодым, все нипочем, все с гуся йода... Эх, Гос­ поди создатель, сохрани и помилуй, не попусти, батюшка!.. Ну, лягу ин я уж. Ноги бы растереть что ли, авось полегчает. (Встаетекряхтень­ ем и идет к дверям). Дверь-то заперла ли, мотри! Ду н я . Заперто, мама, все заперто. Иди ложисц, я сейчас к тебе приду. (Марья выходит. Дуня сидит минуту неподвижно, как бы в изнеможении, по­ том порывисто встает, бросается перед божницей на колени и, стиснув руки, вся об'ятая тревогой сомнения, жадно шепчет). Дуня . Господи! Если ты есть, сделай чудо! Накорми голодных! (И снова неподвижно замирает в позе мольбы и отчаяния. Тишина). З а н а в е с . Д е й с т в и е т р е т ь е . В'езжая изба Сычева. В задней стене две двери: левая на половину хозяев; правая—в сени и во двор. Между ними печка. Два три простых стола; широкие лавки и скамьи. Голые стены. Все мрачно и грязно. * Поздняя осень. Сумерки. В а с е н а и Т и х о н . Последний в худом армяке, стоит у печки и мнет в руках мохнатую шапку. Он похудел, цвет лица землистый, взгляд более мрачен нежели раньше. В а с е н а . Худо говоришь? А седни обедали? Т и х о н (глухо). Обедали. В а с е н а . Чего обедали-то? Т и х о н . Да так... похлебку. В а с е н а . Ну, я чай, и похлебка! Помрете все. Танька-то помер­ ла, и Ванятка помрет. Дети-то раньше помрут. А мать-то скрипит еще? Ти х о н . Лежит. В а с е н а . (Холодно-жестоко). Лежит уж? Ну, скоро, стало быть по­ мрет. А потом Лимпияда, а уж опосле всех ты. (Тихон кряхтит). Что, не нравится? Не'хочешь в могилушку? Напрасно. Хлеба там не занадо­ бится. Ни забот тебе, ни хлопот. Лежи себе да полеживай. (Вспыхнув гневом и вплотную подступив к нему). Дрянь ты, а не мужик! Сопля! Т и х о н . Чего ругаешься? В а с е н а . Бить тебя надо, не ругать. Вот что. Эдакая дылда, медведь, а прокормиться не может. Дурак! Размазня! Чего ждешь-то, скажи на милость? На чего надеешься, а? Кругом хлеб, а он с голоду пухнет. У-у, убила бы окаянного!