Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

Большая, жестяная кружка без ручки, кусок хлеба. Комнатка в одно окно, где-то внизу. Сколько прошло дней. Много спалось. Без снов. Сначала солнце во всю комнатушку, потом играет на задней стене, потом тень. Конец дню. Солнце горит на дворе так ярко, что точно светом хочет смыть копоть и грязь. Проснулась. Лежала долго. — Сегодня жарко. У ней было спокойствие лесного жителя—перед глазами выру­ били и сожгли лес. Захотелось есть. Сегодня хлеб выдали не такой черный. Очень вкусным показался и жалела, что весь кусок исчез уже. Чай выпит. Делать больше нечего. За дверью разговаривали двое конвойных. Один с расстановкой, жуя что-то. Чувствовалось, что говорит он так просто, от нечего де­ лать. Другой покашливал. Говорил волнуясь, часто скороговоркой. Кашляющий продолжал: — Н-да... Ушел этта я от них. Ладно, думаю, не помрем. Дыха- ем, ну живы, значит. Дожевывая, другой спросил: — Хозяйство, баешь, доброе? Поди жалко было? — Д ну яво. Они, поди-ка, бабе моей куска в спокое с'есть не давали. Всю испопрекали: ты пошто таго-другого из девок не прине­ сла, бедна значит. Вот оно како дело! — Знамо, кака приятность! — Так и отступился от всего?.. — Жалко, поди? — Да ну? Што в ей в доле моей там. Всю душу попреками измотают, пра-а... Тут в Красну армию забрали. Ин-ладно, думаю, слу­ жить буду. Белые, в случае, ухлопают, бабу мою не оставят. Покуме­ кали с бабой—и ушли. Живем ниче. Не побоялись—лучше вышло. Душа дороже, паря, ей-бо. Солнце перешло на печку. Масляно-черная затворка тускло от­ свечивала... Черная, тусклая... как его глаз незакрытый, остеклелый... Смотрела в бок на затененный краешек двора с зеленой боль­ шой кадкой на редком коврике зачахшей травки. Прижала руку к подоконнику, сильно затекла. ...„Он“ тоже крепко сжимал плечо, когда волновался... Дх, как он сердился, когда возвращались домой с митингов и собраний... „Ведь как это жить так... в норе, а потом жалел... Гладил руки... Горя­ чие губы на виске... Сердце падало тихо... Его звали ведь не „Вави- лыч“, а Николай. Вавилычем прозвали подруги-насмешницы. Д он был Николай... Если бы назвать его, когда бывал сердит,—Коля, Ко­ ленька... На фронт ездил, устал... ах, рассказывал, как красноармейцу оторвало челюсть... Кожу ест... Изо рта каша так и выпала... красная, красная. Губвоенком... Он был Николай. И никогда не звала его так.