Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

сто балов и благотворительных вечеров при Колчаке", зал, в котором высокопо­ ставленная^! роституткэ . жена Гришина- Ялмазова, некогда получила первый приз за красоту. В этом зале в ту ночь неи­ стовствовал военно-полевой суд. Там их судили и приговорили к смертной казни и оттуда же на заре погнали на левый берег Иртыша, где в знакомой уже нам ложбине их рубили шашками и пристре­ ливали. „Расстреливали их „слушатели унтер-офицерской инструкторской школы“ под командой капитана Рубцова. Это бы­ ла, разумеется, отборная команда“ —глу­ бокомысленно замечает Колосов. Вскоре сам министр-юстиции Старынкевич таин­ ственно признался Колосову, что дело об­ стояло действительно так, как это устано­ вил своими расследованиями наш эсеров­ ский Шерлок-Холмс. Тогда вся история была покрыта мра­ ком неизвестности. Многие действительно были убеждены, что итересуйэщее нас убийство дело „офицерского самосуда“. Но сейчас мы уже давно и по другим ис­ точникам знаем, как это дело соверши­ лось. Странным поэтому кажется нам по­ явление в настоящее время статьи, кото­ рая не только устанавливает исторический факт, но занимается также описанием то­ го, как, почему и каким образом было установлено то, что действительно прои­ зошло. Сейчас автор ломится в открытую дверь и зря терзает читателя на протяже­ нии многих страниц Да и каждый, думаем мы, согласится, что для истории в сущности безразлично: пали ли учредиловцы жертвами офицер­ ского самосуда или над ними вынес смерт ный приговор квалифицированный воен­ но-полевой суд. Как будто это не одно и тоже, как будто „военно-полевой суд" в колчаковии чем нибудь отличался от обык­ новенного „офицерского самосуда". Ведь сообщает же сам Колосов, что за одно с осужденными суд распорядился расстре­ лять и оправданных, так как не было конвоя, который бы отправил их обратно в тюрьму. Что это? Не „самосуд“? Имеет ли смысл опубликование всего этого расследования теперь! Иное значение имела бы эта статья, если бы она была напечатана тогда при Колчаке, когда истину скрывали. Тогда это сделано не было. Впрочем, когда Во­ логодский поддержал в „Сиб. жизни“ за­ ведомо ложную версию об „офицерском самосуде“, Колосов изложил сущность дела в письме к Н. Г. Потанину. „Письмо мое—говорит Колосов-было получено гр. Н. Потаниным и так как он к тому времени уже совершенно лишился зрения, то оно было ему прочитано вслух одним близким мне лицом. Потанин передал его в ред. „Сиб. Жизни“, покойному Я Н. Ши- пицину, с просьбой напечатать его“ Письмо, однако, напечатано не было. „Кроме того—прибавляет Колосов—моим сотоваришем по произведенному рассле­ дованию была сделана попытка передать телеграмму (в ней было 800 слов) через французскую миссию о результатах наше­ го расследования в Париж, на имя Яль- берта Тома. Дошла ли эта телеграмма до Парижа (февраль 19 года) я в точности не знаю, но слышал будто бы дошла". Только такие пути нашел наш эсер для того, чтобы опубликовать свое расследо­ вание. Другие пути, как видно, были ему заказаны. Как будто бы в то время нель­ зя было найти подходящего печатного станка. Ведь пользовались же им боль­ шевики. Но Колосов имеет для себя оп ­ равдание. „Я очень боялся, кроме того, и провокации“, а потому и ждал, пока Советская власть даст ему возможность напечатать то, что потеряло смысл и ли­ шено уже всякой актуальности. В последней главе Колосов делает по­ пытку изобразить дело, так, как будто учредиловцы явились жертвами борьбы Иванова-Ринова с Колчаком, сторонников японской ориентации со сторонниками английской ориентации, приверженцев резко выраженной монархической власти, с тем, который хотя бы только на словах, позволил другим лелеять мечту о нацио­ нальном, чут-чуть не Учредительном Соб­ рании. Будто бы для того, чтобы заста­ вить Колчака навсегда прекратить всякие заигрывания с учредилкой, Иванов-Ринов подкинул ему труппы учредиловцев. Этим Иванов-Ринов добился того, что заставил Колчака, находившегося во власти воен­ щины, навсегда прекратить свои заигры­ вания с учредиловцами и молчаливым согласием на сокрытие истинных винов­ ников убийства выразить свою полней­ шую солидарность с политическими во-' жделениями военных погромщиков. Дать такое толкование всей этой исто­ рии более, чем рисковано. Оно является плодом простых досужих рассуждений. Все это еще надо доказать. В своей статьей Колосов поместил так­ же „записку“ жены Фомина. „Записка“ составлена под свежим впечатлением слу­ чившегося и написана в истерических то­ нах. Эта записка является для статьи, без того чрезмерно растянутой, лишним бал­ ластом. Нам понятны тяжелые переживания женщины, лишившейся любимого чело­ века, но разве истерическим выкрикам место в историческом очерке? Разве они