Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

основу всех позднейших достижений его. Весь свой сорокалетний труд он отдал театру потому, что „драматическая поэзия ближе к народу, чем все другие отрасли; всякие другие произведения пишутся для об­ разованных людей, а драмы и комедии для всего народа“ *). „Не имеющий чина из дворян“, „внук костромского протоиерея и москов­ ской просвирни“ Александр Островский не был оторван от .черно­ земной силы“, от народа. Он чуял почву под ногами. Оттого знал, что надо русскому театру „для всего народа“. В тех же Записках об устройстве национального театра в Москве, он пишет: „Русские авторы желают пробовать свои силы перед свежей публикой, у которой нервы не очень податливы, для которой требуется сильный драматизм, круп­ ный комизм, горячие, искренние чувства, живые и сильные характе­ ры“. На суд этой свежей публики он и отдал беспристрастно и прав­ диво написанную драму о тяжбе отцов и детей. Тайное зрение, не да­ ющее солгать, показало ему, что сильных характеров нет во взятом им поле зрения. Живые ростки их есть, но они слабы и скоро гибнут в атмосфере, при изображении которой Островский должен был „мень­ ше всего остановиться на любви, на страсти и сделать центральной и фатальной фигурой свекровь“ и изобразить „жизнь в ее окоченелости или параличе . Такими словами выражает свое недовольство авто ром знатный чужестранец, на досуге посетивший Замоскворечье Остров ского, Ю. Айхенвальд в своих „Силуэтах русских писателей". Но на то он и знатный чужестранец, критик олимпиец, чтобы не знать подлинной драмы многолетней русской действительности, умерщвляющего душу человеческую затхлого, застоявшегося быта,—знал ее критик Добролю бов, давший писаньям Островского верное определение: „Луч света в темном царстве“.Оттого, что Островский, автор, тщательно прятал себя в своих творениях о нем много, крикливо и разнообразно вопили кри­ тики и публицисты. Искали лик автора, чтобы пришлепнуть к нему один из казенных для всех писателей оптом заготовленных ярлыков. „Островский наш“—вопили славянофилы. И возводили Любима Тор- цова в идеал русского гражданина. „Пьяница идеал? Клевета на Рос­ сию!“—кричали западники. „Островский—говорит Добролюбов—и сде­ лался жервой полемики между ними, взявши в угоду той и другой (партии) несколько неправильных аккордов и тем еще больше сбивши их с толку“. Неправильные аккорды Островского искуплены. По сви­ детельству того-же Добролюбова „натяжек чрезвычайно мало у Ост­ ровского: чувство художественной правды всегда спасало его“. Бес­ спорно, жуткие образы хозяев жизни Диких, Кабаних, Коршуновых порука тому, что лампадное масло славянофильства Островский не мог считать панацеей от общественных зол. Не мог он стать близким и западникам. При всех их благородных идеалах и искреннем желании помочь России, они слишком оторваны были от почвы. Между ними и народом черным заклятием легло барское прош­ лое их большинства. И. И. Смирнов по этому поводу в своей статье об Островском вспоминает, как „сто прапорщиков пришли умирать за народ на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 года и с ужасом и болью увидели, что с ними нет народа". Вспоминает и тоску „заго­ *) А. Н. Островский „Записки об устройстве русского национального театра в Москве".