Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

Валентина робела от колыхания знамен, дроби пулеметов, громких речей... Возвращались молча. Он грыз ноготь и отрывисто говорил: — Ты поняла-ли хоть что-нибудь? Больше протрусила, ну? Она поднимала помрачневшие печалью глаза. Губы трогала дрожь. — Что же я сделаю? Вавилыч стихал уже. Сжимал покорные пальцы, мучаясь нежно­ стью. — Ях ты, милая... бедная! У ней отходило от сердца. Пальцы тихо отвечали его, горячим, сухим. Во дворе сложили площадку из кирпичей, вбили колья. По вече­ рам часовые и новобранцы разводили костер и варили что-то. Двор не смолкал всю ночь. Валентина просыпалась и вздрагивала. Мигал в окне отблеск костра. Бей бур-жу-а-зию, Товари-щи, ур-ра! Входила нянька. Свеча бросала ей в лицо желто-зеленую тень. Шамкала. — Война, говорят, зачалась. Державы отовсюду подходят... Вздохнем скоро, мать заступница... — Спи, няня. Матвеевна вытирала красные глаза, которые поминутно слези­ лись. Я Валентина смотрела на белые, качающиеся кисти катафалка и на пышные оборки бабкиного чепца над голубым краем гроба. Жила бабушка маленькая, быстроглазая, в шали с букетами и нет бабушки. После бани выпила духом морсу клюквенного ковш, схватило и лежит, мотается на твердой подушке голова в оборчатом чепце. Вавилыча три дня не было. Уехал куда-то недалеко. Пришел. Остановился на пороге. — Какая ты... прекрасная. Ях, Валентина! Отчего так оделась? — Бабушка умерла. Вчера хоронили. Подумай, я совсем... Он бережно, крепко обнял за плечи, посадил рядом. — Расскажи. Будет легче. Она говорила. Легкая прядь щекотала ему щеку около уха. Вавилыч сказал раздумчиво: — Что-же... Умерла... Но ведь это лучше для тебя.. Она отодвинулась, горько улыбнулась и встала, поправляя во­ лосы. — Как смешно обращаться к тебе за утешением... Я одна, ко­ нечно. Крикнул гневно: — Ты хочешь быть одна! Вот здесь!. Все дни свои... под этой малиновой тряпкой!., вытирать эти безделушки!.. Пусть все перегры­ зутся, лишь-бы у тебя было уютно, тихо!.. Круто встал. Смотрел исподлобья.