Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

звериной лирике, и превосходной передаче биологической скорби, она—в беспощадности бытового охвата и сарказма. Я не собираюсь навязывать талантливому, но несамостоятельно­ му художнику никаких догм, не зову его ни к сусальной революцион­ ности, ни к пролеткультовской риторике, как не собираюсь издавать и литературных „декретников“ по Воронскому: „Допетровскую Русь— вон, романтику пока—вон, излишества натурализма—вон“ (Красная Новь № 4, июл—август 1922 г., Я. Воронений, Литературные силуэты— Б. Пильняк, стр. 269). Хочется пожелать лишь ему, мятущемуся: — Найти самого себя! Найти себя в идеологии, в художественной форме, в стиле, в пси­ хологии самой революции и социальной борьбы. Тоньше, глубже слушать человека в революции, отбросить зве­ риный примитивизм медведя, солирующего на скрипке понять „му­ зыку революции“, слушать которую звал когда-то Я. Блок, открыть • пафос „человека-артиста" в „звериных“ якобы Иван-да-Марьях... Пока нет этого—Пильняк поверхностен, примитивен, однопле­ чей. Пока нет этого большого Пильняка, а ест Пильняк маленький, но уже перехваленный—до тех пор с полным правом можем повто­ рить о нем слова Белинского, сказанные когда-то о Некрасове: — Что за талант у этого человека, и что за топор его талант! Яков Браун.