Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

тошки, у него был еще денатурат“6). Для написания 16-ой книги, по­ священной „красоте“, ему не хватает, правда, еще 16-ой новой лю­ бовницы, ибо писатель Камынин, видите-ли, из принципа „каждую но­ вую книгу писал с новой женщиной“. Можно овладеть для 1б-ой книги девицей Веральской, а можно и женой Бекеша. Приятель Камынина, доктор Федоров, в ужасе от такой „эстетики“. Писатель холодно раз‘- ясняет: „Да, но ведь Бекеш продает уже свои дневники, а у меня есть рыбий жир. Яков Сергеевич! Как вам не страшно?—Да? Но я должен же написать книгу“7). Дальше все идет, как по маслу, или, вернее, как по рыбьему жиру.—Камынин является к жене своей Ирине, на коленях которой покоится командир дивизиона Танатар, заявляет деловито: „Ира, ты сошлась с Танатаром, и мне надо новую женщину,—для книги. Да­ вайте обсудим. Д о б р о , з л о , п р а в д а , л о ж ь,—г л у п о с т ь. И все р е ш а т ь ' н а д о о ч е н ь п р о с т о... Я хочу пригласить, предложить быть моей женой—Ольгу Андреевну Веральскую“8). Мо­ тивирует: „надо очень просто сказать. Красота. Во имя книги. Очень все просто“9*). Тут-же находит утешение и для Иры: „Ведь у нас есть рыбий жир. И мы не умрем трое“70). Все довольны и жена, и любовник, и писатель, и доктор, и на дивизионной тройке летят за 16-ой женой для 16-ой „книги красоты"... В этом—весь Пильняк. В этом изюминка идеологии, „эстетики“, лирики, романтики, этики, в этом сила и слабость всего его творче­ ства. Ибо в основе его—бездорожье, неверие ни во что, циническое звериное упрощение человека и жизни, вакханальная фаллическая лирика, апофеоз пола, тонкая мастерская зарисовка биологической то­ ски, физической грусти и—точка. Над всеми творениями, над всеми героями Пильняка царят, в качестве верховных диктаторов, эти три пуда рыбьего жира, картошка, денатурат—плюс „п" женщин (если принять за „п" число его рассказов и повестей). Все герои Пильняка идеологически распадаются на две категории: одни ни во что не верят, други-же верят только в три пуда рыбьего жира, картошку, денатур, хлеб, сапоги, похоть, деторождение, инстинкт. Первые—„нигилисты“—принадлежат преимущественно к миру умирающему, вышли из разоренных дворянских гнезд, купеческих ла­ вок, помещичьих хуторов и усадеб; вторые—„циники“—апологеты зве­ риного закона, теоретики, „трех пудов рыбьего жира"—они-то и суть творцы революции, те „метелинки“, что творят в своем кружении ре­ волюционную мятель. „Нигилисты“: доктор Федоров. („Боль! Боль! Человеческая ни­ щета. Ну, а если ни во что не верить?“)11), Ольга Андреевна Вераль- ская, (те-же слова: „Ну, а если ни во что не верить?“)12), бывшая помещица Ксения Ипполитовна Енишерлова, живущая жизнью вещей. б) Л ., стр. 19. 71 Л>., стр. 19. 81 Л ., 25 курсив мой—Я. Б. 9) Л ., 25. 101 Л>„ 26. 11) Л ., „при дверях“, стр. 18. 12) .ТЪ, 13.