Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

И ни один герой, ни на минуту не изменит себе ни в слове, же­ сте, ни в большом деле: старик Артамон Пегих, большевик, живет в неповторяемой и законченной типичности на протяжении всей повести, до своего последнего вздоха под смертельными ударами белых: , И перекрестился истовым крестом на восток: —. Господи, батюшка, прими дух большевика Лртамона1. Софрон сохранил свое мужицкое нутро во всем: и в революции, и в любви к беленькой, городской учительнице и в отношении к сы­ ну. Ни разу не оторвался от своего здорового биологического и со­ циального нутра, таким и умер, новый мужик, рванувшийся к городу, но ему еще не доверяющий вполне. Впервые революция в деревне обнажена до последней степени реально, так, как она происходила по всей России. Следует обратить внимание на синтаксис автора. Он обладает яркой логической музыкальностью. Плод не словесноритмических ис­ каний, а активных хваток действительности, плод жадного и яркого восприятия, он не боится наружить наш застывший синткаксис. Слово подчинено течению жизни; и граммаитчески-переставленное, выдвину­ тое слово всегда ухватывает самое характерное, сущ-ность описывае­ мого момента. . Черными тенями на площади за домом Софрон и Редькин. Резкий звеня­ щий Клерин крик по заводу... Плачем отозвался только Петька Сторожев в боль­ ничной кухне“. „Грозен и четок голос Софрона. С хрипом голос доктора“. „Не­ лепый казался смертью меченного револьвер“. „Олова, как набат, короткие, звонкие, звуком чуждым пугающие, все чаще и чаще доносятся“. И если, что можно поставить в упрек автору, то это слишком большую загруженность событиями, Хочется, чтобы автор развернул их в более широкое полотно. Конечно, мы не исчерпали всей литературы и самого последне­ го времени, в которой изображается революция. Мы сознательно ог­ раничили себя определенным кругом наиболее типичных произведе­ ний в этом отношении, чтобы на них установить наше отношение к литературе о революции и высказать ряд требований к художествен­ ным произведениям в этой области. В сущности, у нас до сих пор еще нет здорового отношения к явлениям художественнодо творчества. ' * Мы все еще требуем от художников направленства, толкаем их на опасные мели интеллектуализма, пытаем их на огне Писаревщи- ны—инквизигорски-ограниченнного, публицистического ложа. Но если мы действительно хотим расцвета искусства, а оно у нас будет, так как с каждой минутой все крепче и глубже весеннее дуновение нарождающейся, качественно совершенно новой культуры, то мы основным требованием к литературе должны поставить это тре­ бование художественности, т. е. всецело уверяющей нас живой прав­ дивости образов. Произведение, прежде всего, должно быть полняком насыщено, должно ярко пахнуть целокупностью живого мира, который оно изо­ бражает. Пусть не будет в ней головных пристроек, логических лесе­ нок, на живую нитку пришитых понятий.