Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

ственно к солнцу нашего растущего мира, клубятся, как юношеские сны нашего туманного радостного утра. Читаешь о том, как мужики дерутся из-5а земли, из-за своего Бога, или как они „организуют" библиотеку, поют на мотив молитв интернационал, как они мечтают одеть Ленина в „обнаковенну цар- ску форму“ или строят свои наивные коммуны, и кажется, что это кто-то пишет о великом новом зодчестве, великом созидающемся но­ вом народном мифе, эпосе, новом орнаменте, войнах героического характера, о том, чтобы было на заре человечества, увидавшего впервые солнце. Поистине, рождается новый мир, То, что оба автора пишут о нас, о наших муках, о людях, кото­ рые вот-вот тут-же рядом с тобой борятся, так что ты слышишь теп­ ло их уставших плеч, пишут о подлинных явлениях нашей революции, которые действительно есть, были и будут; то, что все их образы ро­ ждаются и возникают из глубины ее темных еще недр—это тебя ре­ ально окрыляет, словно ты видишь, замечаешь живой рост первых вздохов зерна, брошенных твоей рукой в землю. Когда Либединский, не мудрствуя лукаво, наивно пишет о весне, которая задремала где- то на далекой лесной полянке, положив голову на колени, о пуле, ве­ дущей за собой звенящую и рыдающую струну, о беспартийной учи­ тельнице Лизе, плачущей над трупами коммунистов, над трупами красноармейцев, которых она учила вчера арифметике; когда Л. Сей- фуллина пишет о русской бабе, мучающейся над таблицами Кеттера, потому что она „детная“, пишет о солдате Софроне^ который, идя по, своему селу, впервые ощущает себя взбудораженно, торжествен­ но тревожно, „будто на войне отряд вывел“, - когда они оба пишут о женщинах, которые ради революции забыли, что они женщины: не­ дели сапоги и полушубки, свернули собачьи ножки и закурили ма­ хорку,—то чувствуешь, как это все знакомо, как все это близко и как это образно и значимо возникает из самых подлинных, глубинных недр нашей революции. И какое простое художественное решение на­ шло это на их страницах. Л ведь, Либединский, действительно, пишет неумело, он еще крайне наивен, как художник. Он не умеет писать. Путается во фра­ зе, временами загружает развитие событий длинными диалогами, рас­ суждениями. Но он никогда почти не отступает от искренности и всег­ да свое слово держит в прикосновении к тому, что претворяет его в трепет живых, человеческих переживаний. И у него есть романтика,—этой романтикой <3н заполнил фигуру и похождения чекиста Горных, но несмотря на это, она жива, эта фигура и ты видишь ее, потому что она твердо стоит у него на на­ шей земле, в фокусе современной жизни. Единственно, в чем он срыва­ ется, это в изображении высоких, под'емных моментов, событий, на­ пример, коммунистических собраний,—„волей сотен протянутых рук тов. Климин с прекрасными“ и т. д. или тов. Горных „повел собра­ ние спокойно, уверенно, зорко, как рулевой“ и г. д. И там где он ри­ сует белых, там он нарочито поднимается с глубины художника и ви­ дит их в обычном трафарете штампованного политического предста- ления, как злых, „бессмысленных“ и пустых людей-г-марионеток без