Сибирские огни, 1923, № 1 — 2
ного наслаждения, как князь Трубецкой у Пильняка, который фигури рует на порнографических открытках. Никакой социальной зверино-крепкой и здоровой устремлен ности, бессознательной веры в социальную и биологическую судьбу своего рода, чем крепки обычно бывают люди от земли,—у обоих ге роев нет. Это люди—вещи, люди, гораздо менее значительного соци ального и биологического формирования, нежели покойник арцыбшев- ский Санин. Писатели не знают, не ощущают, в чем смысл их геро ев, и их геройство воспринято, изображено внешне, механически, как и вся революция, как и все бурные события гражданской войны. И какое огромное непонимание Горького, мощи первых его про изведений, выказывают те из критиков, которые провозглашают В. Иванова новым Горьким, как это делает, напр. Львов-Рогачевский.*) У горьковских героев—-у Коновалова, у Орлова, там великая кровь грядущих классов, целостный фанатизм ненависти, стремления,— пусть сумбурного и дикого—к своему грядущему, вспомните, как Ко новалов любит или слушает книгу о Стеньке Разине, о Решетников- ских героях, а здесь—нумизматика бытовых цветов, кунксткамера страшных механически-воспринятых случаев жизни, герои—марионет ки волнующегося моря гражданской войны. И только. Вс. Иванов расплылся по страницам своего романа, который ему надо было сжать в небольшой рассказ. В. Иванов растрачивает свое, видимо, небогатое, но яркое и красочное нутро на непосильно-боль шие для его пера произведения; он, имея небольшой запас хорошего зерна в своей художнической торбе, стремится засеять слишком много; старается, как Толстовский герой, слишком много захватить земли до захода своего солнца и под радостное цокание и гикание наших ве ликих критиков (Толстовских башкир) делает круг и все шире и ши ре, рискуя скоро выдохнуться окончательно и упасть замертво. Мы не будем повторять того, что нам пришлось более осторожно высказать в статье „Пафос современности и молодые писатели“, но ясно, наши опасения сбываются, к сожалению, слишком полно,—эти два писателя уходят все дальше и дальше от естественной силы, ко торая чувствовалась в их первых произведениях. Нам остается еще рассмотреть четыре повести о революции—это Шеколад—Родионова-Тарасова *). Повольники—Яковлева, **), Неделя— Либединского ***) и Перегной—Сейфуллиной ****). В них я вижу наиболее интересные попытки изображения явлений нашей революции, наиболее здоровые и приближенные к правде жизни. Здесь уже неизмеримо меньше литературщины, головной вы думки; авторы несомненно исходят из наблюдений над жизнью, ее претворяют они на своих страницах. Они еще не развращены шко лами различных направленств.на них не лежит груз словесного идеало- гического, штампованного наследства, это не надпочвенные ростки от *) Современник. № 1—192"? г. * 1 Молодая гвардия № 6—7 Москва. **) Яльманах „Наши дни" № 2 Госиздат. Москва. ***) уам же ****) Перегной. Сборник повестей. 1923 г. издательство „Сибирские Огни“.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2