Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

Этот удуманный символизм и романтика, они, как вуаль накра­ шенной даме, нужны и Малышкину, чтобы оправдать свой пафос о прекрасных веках, которые идут завоевывать Микешкин и Юзеф; идут брать не Перекоп а сказочную страну, где так много „богаче- ства“ скопила буржуазия, что его хватит на весь мир. И там, где Ма- лышкин стремится дать переломление этой легенды в сознании масс, там слышится определенная фальшь, и у автора не хватает реали­ стической хватки даже для верной и живой передачи речи красноар­ мейцев. Язык их у Малышкина искусственен и нарочит, ясно, что автор склеил его из случайных обрывков жизни и анекдотов, из пош­ ло-газетных стертых пятаков. ,.И жувут за ней самые элементы, в енотовых шубах, которые бородки кону- сами(?): со всей России туда набежались(?) ñ богачества а-а! Что было при старом режиме, так теперь все в одну кучу сволокли1'. Ясно, что это не подлинный народный язык, а язык анекдотов, язык, сплетенный и переломленный через выдумку интеллигента. У Малышкина не хватает силы, таланта, опуститься в рудники и копи настоящей народной жизни, откуда он мог-бы почерпнуть под­ линный сплав естественной и крепкой русской речи и цельных кус­ ков этой жизни. И от повести остается двойственное впечатление. Это род лите­ ратурного произведения, претендующего на стихийный пафос народ­ ного эпоса,—это попытка создать современное, героическое „Слово о полку Игореве“. Но у последнего есть ясная социальная почва, из которой оно естественно выросло, это—класс высшего служилого со­ словия, первых „печальников и собирателей Руси“, мечтавших о „Единой и Неделимой",—в „Падении Дайра“ нет такой социальной единой стихии, и героизм лишь теоретически и словесно монолитен, а внутренне это единство безнадежно разбито и разбавлено деклама­ цией слов, органически чуждых описываемым событиям, разжижено ■и разбавлено пафосом ощущений, понятий о мире, чуждых „толпам и массам“... Фигура командарма нарисована безвкусными красками, в тонах присущих фигуре средневекового рыцаря. „Падение Дайра“ можно поставить в промежутке между поли­ тической, граждански-вдохновенной речью Артура Арну о „Мертве­ цах коммуны" и подлинно эпической поэмой „Слово о полку Игореве", но, конечно, промежуток от первой вещи до повести Малышкина не­ измеримо более короток. Это то-же, что и Ремизовское „Слово о погибели земли русской“, но т лько с большим, социальным фоном, с противоположными об­ щественными устремлениями,—отсюда и большая крепость и сила ма- лышкинского произведения, которое, несомненно, свидетельствует о новом интересном таланте. Будущее этого таланта исключительно зависит от того, по какой дороге пойдет он в своих исканиях,—по дороге-ли исканий чисто ли­ тературных форм и словесной романтики и пафоса или, спустившись в глубь подлинной жизни, ее живой кровью он сумеет выжечь из се­ бя останки Андреевщины, которую он унаследовал от нашей интел­ лигентской литературы начала XX века.