Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

Поэтому, путь „óT генерала германской имперской армии до угрюмого спартаковца в заплатанном пиджаке“, который проделывает один из-героев Шмидт, для Эренбурга естественен,^ „ибо те и другие преследуют дорогую (Шмидту) цель организации человечества“. „Он решил, что коммунистический интернационал вернее сможет подчи­ нить Европу единому плану, нежели нерешительная и уже поколеблен­ ная в своей мощи империя'*. Внутреннего содержания у жизни как видите нет. . „Чтобы спираль мира (шпенглеровский образ судьбы В. П.) ринулась к ново­ му счастью, должен быть описан круг столетий, круг крови, пота, угля, железный круг'. И дальше идет изложение, пошловатое и поверхностное, поло­ жений Шпенглера об искусстве, о цивилизации Европы и т. д. и т. д. Если у Шпенглера эти положения имеют большую силу и звуч­ ность, которые надо каждому понять, раскрыв их смысл и этим внут­ ренне преодолеть их, то, конечно, положения и пошловатые иллю­ страции Ильи Эренбурга этого преодоления не стоят. Разница между ними столь же существенная, как между исполнением произведения Пушкинского Моцарта самим автором и тем слепым стариком из трак­ тира, который играл на своей скрипке voi che sapete. И можно констатировать с несомненной ясностью: „Хулио Хуре- нито“ никакого отношения к искусству не имеет, ибо в нем совер­ шенно нет обнаружения, воплощения живой диалектики жизни. Автор не чувствует жизни, образов ее не воскрешает, ибо ни одной живой капли крови в этой книге нет. Жизнь для автора мертва. Ни радости, ни страданий, ни любви человеческой здесь нет. В вели­ ком смятении современности, в социальной лавине, которая обруши­ лась на мир из глубин трудовых классов, до сих пор бывших замуро­ ванными—это огненное, живое и стремительное извержение автору рисуется как мертвый круг бессмысленно вертящейся исторической машины. То, что автор утверждает, что это делается для великого буду­ щего, это его произведения не спасает. Искусство живо только тем, что в нем обнаружено в живых образах и картинах,*а не в голых по­ ложениях словесных утверждений. Эренбург писал свою книгу по заранее, в главном даже не им, сконтруированной выкройке, он заранее подчинил то, что намеревал­ ся рисовать, задуманной схеме, поэтому шел не за образами, не за глубиной жизни, пусть-бы даже художником создаваемой, а вел своих картонных дергунчиков за ниточки нарочитых построений. Но может быть сатира, художественный памфлет и требуют та­ ких уродов, может быть это новый Гоголь сумел дать нам жуткий образ современного мертвого человека? Но и этого у Эренбурга нет. Есть почти неуловимые, во всяком случае, трудно фиксируемые в понятиях, законы искусства, которые всегда требуют в конечном своем фокусе сращивания художественного образа с живой жизнью, некой живой закономерности создания этих образов.