Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

Черные переплеты голых веток. НёсЛо влажным теплом. Вверху в Тополе кричал одиноко молодой грач. Вавилыч сказал: — Жизнь в общем мало балует. Но зато... иногда... хорошо... Помолчал. Потом взял ее руку и гладил вздрогнувшими пальцами. — Какая вы красивая... Ах, какая вы... Быстро, легко притянул к себе. Крепко прижал и поцеловал в висок. Щекотнули кожу усы. Пробежал по телу холодок испуга. Сказала, опустив глаза: — Все-же еще свежо. Идем в комнаты. Он стал говорить ей „ты“. Но в общем ничего не изменилось. Редко приласкает, Да и то робко, точно боясь. Часто звал в сад. — Как ты любишь коробку эту! Она опиралась на его руку и чувствовала, как подрагивал креп­ кий, сухой мускул. — Что это стучит?—сйросила она. Вавилыч просто: — Эго у меня сердце. И глянул, точно обдал теплом. У ней вдруг ослабели ноги. В Радоницу все мешало, все было не так. Бабка стала над кутьей молиться; вдруг как из-под земли ухающее: — Сам-ми наб-бь-ем мы патро-о-оны, К ружь-ям при-вин-тим ш-ты-ки. Застучали около самого забора на тротуаре. — Кто это, Господи? Нянька!.. — Это... как их... красноярмейцы, матушка. Учеба у их во дворе-то. Вот и поют. — От-дых! — Голосище-то какой зьяный, будто из бочки. Стук, галдеж. — Курят, пакостники. Ох, дожили! Так кутья и простояла на столе. Собрались на кладбище ехать. Матвеевна корзину большую вся­ кого печенья напекла, да яиц накрасила. Корзину уж вынесла, дума­ ла—готовы все. Л бабка позвала опять. Когда вышли, корзина была пуста. А за заборчиком жевали, глотали и пошучивали. — Чем мы хуже, ребя? — Хо, хо... Облапошили покойников! — Разговляйся, чем хошь! — Ишь, тот свет задабривают! — Хо, хо! Здорово! Кто-то чавкнул и икнул под дружный хохот. Бабка стояла на крыльце и молчала—опомниться не могла. По­ том обернула голову к няньке. — Как поедей-то? И вся, утонув в атласном салопе, села на ступеньку.