Сибирские огни, 1923, № 1 — 2

человека при его взгляде на наш век „обуяет чувство, будто тогда природа пришла в колебание“. Будущая культура обнаружит еще бо­ лее высокую степень деятельности, наружность земной поверхности еще более изменится, но никто, тем более земля, от этого не содро­ гнется. Изучая добросоветстно эволюцию современного общества, но совершенно оставаясь чуждым ему, он видит, что промышленный ка­ питал сменяется финансовым, он формулирует это на своем живопис­ ном языке следующим образом: „машина со своей человеческой сви­ той, подлинная владычица века, подвергается опасности подчиниться более могучей силе“ (72). Эта сила—деньги, и в данный исторический момент происходит титанический напор денег. Происходит якобы—„отчаянная борьба технического мышления за свою свободу с мышлением деньгами“ (там-же). Воцаряется дикта­ тура денег. И тут же он видит спасение себеподобным. „Если бы—говорит он—деньги были бы чем-нибудь осязаемым, то существование их бы­ ло бы вечно; но так как они форма мышления, то они угаснут лишь только продумается хозяйственный мир до конца, при том по недо­ статку материала“ (72). Тут все своеобразно: деньги определяются как форма мышления, они не имеют ничего осязаемого и в то же время эта система мы­ шления погибнет по недостатку материала. Он видит борьбу между техникой и деньгами и с другой стороны ему чудится борьба денег и права. Он жаждет, чтобы экономический строй современного общества обернулся снова в политический, чтобы человечество снова вернулось от экономического ряда общественных форм к политическому ряду и думает, что „политическая сторона жизни все же окажется сильней- ней“ (73). Биржа, очевидно фондовая, им расценивается как мыслительный орган законченного денежного хозяйства. Она вступает в борьбу с промышленностью. Даже рабочее движение по Шпенглиру в его борьбе с капитализмом находится в услужении Биржи“ (см. примеч. ст. 72 „Деньги и машины"). Эта мысль дика для нас, но характерна для Шпенглера. Дело этой борьбой не кончится, борьба денег и машин и борь­ ба денег и права превращается постепенно в борьбу денег и крови. И только кровь решит будущее. „Чтобы отбить атаку денег, право нуждается“—говорит Шпен­ глер—„в аристократической традиции, честолюбии сильных поколений... Одна сила может быть свергнута только другой, (курсив Шпенглера) а не принципом, против-же денег нет иной силы. Деньги одолеваются и уничтожаются только кровью“ (73. Деньги и машины). Что это? Разве это не профамма аристократического фашизма, разве эти слова не звук призыва умирающего дворянства к оружию, к восстановлению сословного общества? Разве эти строки не речь правоверного немец­ кого юнкера? Траги-комично само зрелище последнего из дворян в его борьбе с машиной, финансовым капиталом и индустриальным про­ летариатом. В великом споре буржуазии и пролетариата в его лице дворянство пытается идейно вернуть свои навсегда утерянные права 16 ?