Сибирские огни, 1922, № 5

ния, п е р е жи в ал боли внутреннего роста, у г лубля я сь в свой внутренний мир, смут- но р а зыс к и в ая в нем у т ерянный смысл с уще с т в о в а ни я. В т а к ой период, внеш- няя с в о б о да становится ненужной и дей- ствительность, из-за н е р а з р еше н ных внутренних вопро с ов, по к аже т ся тюр ь- мой и внешний мир теряет свою при- тягательную сипу. Любимая фо рма Бр ажн е в а—с он е ты» с к о т о рыми он х о р ошо справляется- Ар е с т ан т с кие с он е ты (странное соче т а- ние!) у него з в уч ат сильно и безуко- ри з ненно. З в о н ок подымет нас в ноябрьской мутной рани, И свет чадящих ламп сметет обрывки грез. И окрик бешеный, и град п л оща д н ой брани: Пора вставать. Эй, подымайся, пес! Встаем. Свернем постель и бродим, как в тумане. Цвель по стенам, как пятна ржавых слез. Потеки мыльные от мерзостной лохани... За окнами—безлюдье, сумрак и мороз. Потом в ряды построит нас свисток. Молитву проревем нестройно, диким хо- ром. Стоим и хмуро ждем. Вот загремят запо- ром. И грузен, туп и зол—вплывет тюремный бог... И начинаем день, день скуки и мечтаний, Жуя ломоть сырой и кислой дряни. Хо р оши сонеты: „С з а р ей л ожи сь и вновь вставай с з а р е й ' , „День ме р к н е т ", „ И е р о г л ифы" и др. Тюр ьма охвачена им во всей е е будничной серости с е е не- с л ожным и к ошм а р н ым быт ом. Стихи, д а же х о р ошие как отзвук дово енно го п р ошл о г о, не имеют а к т у а льно г о, з а х в а т ыв ающе го интереса, они—т о л ь ко памятник уше дшим дням. Вторую часть сборника сос т а вля ет поэма „Поход" (1920 г.), она напис ана в с о в е рше н но других тонах. От з ыв о ней уже был п ом ещен в № 3 „Сибирских Огней". П. Комаров. Эмануил Герман.—„Стихи о Москве" Ур а л г о си з д ат 1922 г. Ек а т еринбур г. Миниатюрная и з ящно - и з д а нн ая кни- же ч к а. Однако, мы находим в ней ц е лых три о т д е л а: „Стихи о Москве", „Крести- ны" и „Россия, к о т о р ая буд е т ". 188 Стих—почти исключительно—шести- стопный ямб. Ав т ор не глубок и не хочет глубины. Он—пу т еше с т в енник в Москве (и в ре- волюции). Так закружен в блестящий танец Церквей, бульваров, толп и вод. Гляжу и я, как чужестранец, В лицо Москвы, на мой народ. Интеллигентный чуже с т ранец, при этом, с т ара е т ся быть к ак можно б о л ее об'ективным. Он воспринимает гигант- ские события т о л ь ко в их внешних „со- путствующих" проявлениях. Послов обычай незнакомый, Москва Петра, Москва стрель. ...Меж тем, беседуя, Наркомы Выходят с красного крыльца. Гудят соборы, звоны сея Над ситцем вывесок и к рыш И пред палатой Алексея Застыл, как статуя, латыш. В к ажд ом восприятии иностранца есть доля „ р а з в е сис т ой к люк вы". Про- л е т а р с к ую р е в о люцию, с этой точки з рения, полагается воспринима ть ч е р ез призму пр о с л а в л е нной русской религи- озности. Пусть нынче Кремль по новому с в яще н ен Седой толпе: в нем правит службу Ленин. И заседает Совнарком. В столице веры—всходы новых вер. Тускла парча церковного покрова. И четок вензель: РСФСР Над вензелем последнего Второго. Впроч ем, в д анном случае, а в т ор по- вторяет Клюе в а— «Есть и в Ленине керженский дух. Игуменский окрик в декретах>.. Одн а к о, во сприя тие а в т о ра всегда радостное, удив л е нное и в о с т о рже нно е. И все-б внимал! И все-б глядел! Поэтому, д а же е го т онкие с а т и ры чи таются т о л ь ко с у лыб к о й. Страдая, радуйтесь, поэты. Как луч, узорится молва. Да разрушаются предметы! Да созидаются слова! Гоним словесным недородом На нивы слов, шумевших встарь, Грядущий век за Наркомпродом Не раз заглянет в наш словарь. И. окрыляя п р ошлым гений, В минувших днях заметит он В пыли разрушенных творений Цветенье созданных имен.