Сибирские огни, 1922, № 5

И повсюру н а йд е те у Пастернака эти о с т рые всплески, попытки встать яй- цом к социальному востоку, но вас постоянно охва тыва ет какая-то ше рша в о с т ь, р а сщепл енно с ть его настроений; эти всплески вас не охватывают так широко, как всплески молодого поэта В- Казина ударность з доровых, мужественных взмахов Н. Тихонова. (Поэма Сами, Песня об отпускном солдате) и стихийная ме- тельность Б. Пильняка,—ясно, что у Па с т ернака: Это слепящий выход на форум Из катакомб, безисходных вчера. И Па с т ернак повсюду таков. Вы чувствуете у него повсюду наличие своей с в о е о б р а з ной музыки, своего ритма, своей остроты взгляда. И если его стих воспринима ть просто му зык а л ь но—б ез отношения д а же к с од е ржа нию, то в к аждом стихе его вы ощутите на минуту эти р а сши р яющи е ся всплески, под'емы, (Плачущий сад—2 строфа, Сестра моя жи з нь—3 с трофа ), вот-вот кажется рас пахнется поэт настояще-органическим, безлично-социальным широ ким бушева- нием, но всппески эти тотчас же быс тро гаснут, опадают и ра з бе г ают ся в брыз- гах мелочной з арисовки мира. В поэте с о в е рше нно отсутствует ощуще н ие целостности прир оды, космоса, социальности: пр ед ним всегда мир мелочей и ра з дробленнос ти. Он эклектик в в своем мироощущении и мировоззрении. У него нет и целостного и яркого пред- ставления о прошлом. Посмотрите, какими мелкими ме л ь к ающими из окон его особ няка выг лядя т—Байрон, Киплинг, Гоголь, Бетховен, Верлэн, По. Он с ними зна- ком, он с ними на короткую ногу, но их, великих со з да т елей живых символов пр ошл ой культуры, он снизводит до явлений своего а рис т окр а тич е с ки -мещан- ского уюта, как Тамару, Елену, Изольду. Кто тропку к двери проторил К дыре, з а сып а н н ой крупой, ' Пока я с Б а й р о н ом курил. Пока я пил с Эдгаром По? И все явления г ео г рафиче ские, культурные, он воспринимает одинаково, снизводит их до себя, а не восходит к ним. В его стихах вы найдете и Тристана, Фауста, Гамлета, Демона, Ге р а кл а, Кавказ, Ганг, Да р ь я л, Сен-Готард, Триволи, Иматру, Киев, Москву, Трою, Б а л ашо в, Романовку, Керчь, Клязьму,—но никакой духовной и композиционной дистанции в его стихах при з а ри с о в ке этих столь разных яалений, вы у него не найдете: все они тонут в его калейдоскопическом, мелочно-вещном, приниженном мироощущении. Слова у Па с т ернака всегда свои, но они р е дко вас убеждают: они слиш- ком индивидуалистичны, они никак не могут вклиниться в душу людей широких социальных горизонтов. И, конечно, д е ло не в трудности фо рмы и содержания поэта, о которойговорит Асеев, дело не в „мужественной экономии", которую ре- кламирует Илья Эренбург, а в том, что Па с т ернак в его на с тоящей ф а з е соци- ального развития, чужд н а ибо л ее основным классам общества России. Мой друг, ты с п р о с ишь, кто велит, Чтоб жглась юр о д и в о го речь? В п р и р о де лип. в природе плит, В природе лета было жечь. Этот косноязычный ответ для нас ясен: п р ошл ое еще держит его в плену этой изысканно-изящной, ущемленной, юродивой речи. Это „власть мертвых", наших индивидуалистических з а ц е п ок за пади, р а сще л и ны социальных и з в р аще- ний, углы падения в пр ошл ом наших предков. Пусть ж и з н ью связи портятся, Пусть гордость ум вредит, Но мы умрем со спертостью Тех розысков в груди. (Курсив наш В. П.). , Это конечный вывод поэта данной книги. И хоть пытается он охватить жизнь, о б р аща я сь к ней с с емейным при зывом—„Се с т ра моя жизнь", хотя тре-