Сибирские огни, 1922, № 5

Ёсли бы Н. Чужак не с о з д а в ал методологической путаницы, а действительно исходил из изучения внутреннего мира поэзии Маяковского, из организма фо рмы —с од е ржа ния е го поэзии, то он с р а зу бы увидел, что В. Маяковский—великий поэт, поэт огромней силы, почти г ениальной про з орливос ти, но что в тоже вре- мя это „Мефис тофель от мещанства и буржу а з ии, последний их сын, сын отца, к о т о рый о б ещал много, но который с о в е рше н но не оставил наследства, кроме „чистой наследственности". Маяковский умер. Где, когда, в чем? Нет, Маяковский жив, он органически пр о д о лжа ет себя, но в крике отчаяния, в крике о великом Nihih, г ене р а ле Га- лифе, кончающемся мировом концерте, он был по на с тоящему силен и ярок, его высочайший взлет, это его „Об л а ко в шт а н а х ", „Флейта по з воночников ", „Война и мир*, а с е г одняшние его крики об осуще с т вляющемся „ з а в т р а ", они в силу его социальной сущности схематичны, б е с к ро вны, порой риторичны, ли- ше ны силы живо го ощущения этого осуществления, хотя и полны е ще о г ром- ного т емперамент а, под'ема и крика. Его книга „Маяковский из дева е т с я" э т о— бол ьшой п афос поэта-публициста, и е го сатиры л ише ны конечной силы ис- кусства, в них уже нет буше в а ния живой социальной стихии искусства, первого признака подлинной ли т е р а т у ры. Маяковский не умер, он естественно продол- жа е т себя. И кр айне любопытно отметить, с какой охотой, с какой ла к ейс ки - преда- тельской готовностью ото з в ались на ошибку Н. Чужа ка „критики с Олимпа ", напр., К. Чуковский, этот острый, ловкий наездник, эпигон, ум е рше го и лишен- ного социальной силы импрессионизма^ К. Чуковский тоже, видите ли, признает В. Маяковского поэтом окт ябрь ской революции. Но посмотрите, каков этот поэт. „По р ой каже т ся, что стихи Маяковского, несмотря на буйную пестроту его обр а з ов, о т р ажают в с е бе бедный и о д н о о б р а з ный узорчик бедного и одно- обр а з но го мышления, вечно один и тот же, повторяющийся, словно завиток на обоях. Убоже с т во литературных приемов не свидетельствует ли о психологиче- ском убоже с т ве а в тора, за элемент арнос т ью стиля, не с крыв а е т ся ли элемен- тарность души. Для меня это главное. ( Еще бы! В. П.). Ма яков ский—о г ромный талант, но он со з дан эпохой вульгарных, упрощен- ных душ, к о т о рые способны принять—и в искусстве, и в жи з н и—л ишь г ромкое, крич аще е, внешне эффе к тно е ". И д а л ь ше „нигилизм" футуристической партии, личина „хулигана а п аша ". И ве з де в 'Ма я к о в с к ом ,—по Чу к о в с к ому—„ с к а з а л а сь эпоха—по внешности буй- ная, к а т а с т рофич е с к а я, а по существу—рассчетливая, мозговая, с е бе на уме*). И, конечно, Чуковский, который видит н ашу эпоху в таком поганом и по- хабном облике, с т р ашно обр адов а л с я, когда в с р е де марксистов наше л ся буй- ный, скандинавский „ б е р к с е р к е р "—Н. Чужа к, который наполнив себя з а р а н ее догматами, бросился в битву с таким экстазом, что, не р а з бир а я, начал нано- сить у д а ры и врагам, но б о л ьше своим. Ну, конечно, К. Чуковский при з нал его книгу „К ди а л е к т ике искусства" з аме ч а т е л ьной и с з а хл ебыв ающимся удоволь с т вием цитирует слова Н. Чужа к а, что „в д е ле прол е т а р с ко го искусства его (Маяковского) превосходит л ишь Ленин". Н. Чужак, конечно, „единственный из большевистских критиков, которому марксистская доктрина не меша ет (а, напротив, помогает!) ра з бира т ь ся в худо- жествевно-литературных явлениях". Еще бы! В конце К . Чуковский, пр а вд а, немного конфузится и как бы равнодушно, с з а т а енным ехидством, говорит Н. Чужа ку свое, поистине историческое, „здрав- ствуй, Равви!": „Если сами идеологи прол е т а р с ко го класса чувствуют в фу- туризме родное, свое, прол е т а р с ко е ,—н ам остается только с ними согласиться". *) К. И. Чуковский. Футуристы, Петербург. 1922. „По л я р н ая З в е з д а"