Сибирские огни, 1922, № 3

Иночки и со слезами стала горячо целовать ее. Этими поцелуями и слезами она хотела облегчить свою грудь от терзавших ее мук... —Нет, мамочка., ты лучше, ты лучше., я тебя люблю. Ту маму я еще не знаю!.. Верочка испугалась, ей показалось, что в чуткой душе ребенка она по сеяла неприязнь к Ирине. Она стала горячо убеждать Иночку: —Другая мама тоже хорошая., она очень хорошая... Это она спасла твоего папу от Сибири... Ты люби ее... люби, Иночка! . Иночка соглашалась и любить и целовать другую „маму", но теперь уже нельзя было уменьшить наплыва ее нежности к настоящей мьтери, которую она покрывала поцелуями и осыпала ласками. —А я все-таки больше люблю свою маму., б о л ьше ., больше,—лепетап ребенок, целуя еще и еще и все настойчивее повторяя свои уверения. Наконец, раздался один, затем другой протяжный свисток, и через минуту поезд с глухим шумом влетел под огромный железный свод вокзального дебаркадера и остановился... На платформе было много суетящихся снующих во все стороны людей... Носильщики таскали чемоданы или продвигали вперед вагонетки, нагруженные горами ба г ажа, прокладывая себе дорогу криками на французском языке. Всюду стояли огромные краснощекие жандармы в синих коротких мунди pax с красными нагрудниками и аксельбантами, в высоких кепи, с белыми сул- танами и медными крестами Швейцарской республики. Вера, не выходя из вагона, разыскивала глазами в этой движущейся массе людей знакомое родное лицо мужа и вместе с ним Ирину. Иночка т акже искала своего папочку в серой арестанской куртке, в серой фуражке без козырька, каким она знала его по портретам, получаемым из Нерчинска. —Вот он... Смотри, вот твой папа-. — радостно вскрикнула Вера, указывая ей на какого то бледного, худощавого господина, с черной бородкой, в обык- новенном костюме и шляпе, совсем не похожего на того страшного человека с цепями на ногах, какого Иночка привыкла видеть на фотографии. Приветственно махая им рукой, он также, спешил к вагону. —Разве это папочка?—удивлялась Ина, держа сь за руку матери, выводив- шей ее из вагона. —Верочка!.. Иночка!.. —Петр... Петя... Как я рада, наконец, увидеть тебя!.. Как я счастлива!.. А Иночка... видишь какая она больша я? Петр целовал то жену, то дочь, крепко обнимая их. Он был бледен, морщины бороздили его лоб и звездились вокруг умных серьезных глаз. Вера сразу отметила, что из этих глаз и здесь, на свободе, не исчезла застывшая в них тоска. —Какой ты худой и бледный, Петя.. Замучили они тебя.. Звери!.. —Да, звери.. Плеханова нашла у меня туберкулез. —Туберкулез?—испугалась Вера, всегда боявшаяса этого слоза. Сердце ее сжалось, и стало-больно дышать, как будто ужасная болезнь была в ее собственной груди. —Ничего, теперь поправлюсь.. Здесь хорошо. Только вот эти смущают меня!—бросил он косой взгляд на расхаживавшего жандарма с револьвером в кобуре и тесаком.. » —А где же Ирина?—неествественным голосом спросила Верочка, несколь- ко смущаясь и стараясь подавить в себе возникающую ревность. —Она немного нездорова. Она ждет нас дома—ответил Петр. На его бледно-желтом лице вспыхнули два красных пятна. —А вот и наш трамвай подходит... идем скорее!—заметил он приближав- шийся вагон и з аша г ал быстрее, ведя за ручку Иночку, з адававшую ему разные вопросы то о „страшных жандармах с хвостами на шапках, то о том .почему здесь никто не говорит по-русски, так" что нельзя ничего понять"-