Сибирские огни, 1922, № 3

силие придавило. Оно от самоюнки и от железа. Вот они, эти ужасные острые пальцы. Так и колют. Душу нижут насквозь. Больно. Бутова з а рыд а л а. — А-а-а. Не виноваты мы! А-а-а.—Не надо нас! А-а-а.—Она думала, что пришли убить их. Петухов не шевелился. Барановский все икал. Ему безраз- лично. Он готов ко всему. Старший удивлен. Не тем, что они пьяны. — Что так мало вас? Где другие? Где конвой?—Петухову весело.—Злой смешок. — Хи. Хи. Хи,—Руками з акрывал широкий рот. — Они в тайгу гулять пошли, а конвой с собой пригласили. Хи. Хи. Хи.— Старший обозлился. Черные усы ощетинились. — Говори толком, гад! Сбежали они? Красноармейцев уконтромили? — Хи. Хи. Хи. — Обыскать их, гадов.—Каждого схватили двое. Толкали. Карманы вывер- тывали. Щупали. Бутова легла на спину. — Это насилие над женщиной! Я не позволю! А а а. Над ней сам старший, черноусый. Брови густые срослись. Расплюсну- тый нос. — На кой чорт ты мне сдалась, падла! На тебя глядеть тошно, не то што насильничать. Тьфу! Эка, нализалась!—Сухие, корявые пальцы шарились под кофточкой. Они ничего не чувствовали. Они бесстрастны. Работа давно покрыла деревянной корой. Из за перегородки вышли остальные две. — Обыскать!—Завизжали. Не давались. Схватили за руки. — Сучье отродье! Нишкни. Пришибу!—Старший стучит по полу прикладом. Ог арок догорел. Чиркали спички. Же л тые лица з а глядывали под нары. Лазали по верху помоста, Один маленький, толстый понюхал четверть. Схватил за горлышко. — Гожа штука-то. — Я те дам гожа! — А чаво? — Чаво, толстопятый черт, на деле ты, на службе, али где? — Дзинь.—У старшего винтовка дернулась в руке. От четверти ничего не осталось. — Ну, собирай вещи, выходи. Язви вас в брюхо, гадов! Оцепили плотным кольцом. Темень. И дорога узка. Штыки цеплялись Не- удобно. Над тайгой черный ледоход. Темные глыбы льда терлись, сшибались, трещали. Сыпались искры. Падали огненные стрелы. Лед плавился в воду. Вода лилась сверху непрерывно. Глаза залепило мраком. Тревожно, с опаской жа лись к телу винтовки. У Барановского в мешке кружка дребе зжала о котелок. Шли тихо. Арестованные еще не протрезвились. У Петухова голова легче всех. И ноги. Прапорщик решил, что двух смертей не бывает, Бросил конвоиру под ноги свой мешок. Красноармеец споткнулся, упал. Кольцо разомкнулось. Офи- цер выхватил у упавшего винтовку, Прыгнул в тьму. — Держи! —Черно. Где его держать? Куда стрелять? Трах. Тр-рах! Один прежде. Двое враз. Петухов еще пьян. Остановился, ответил. Трах!—Случайно старшему прямо в лоб. Старший узлом в грязь. Бутова взвизгнула, схватила за руку красноармейца, Она не бежать. Просто испугалась- Красноармеец понял иначе. — Разбегаются. Бей их!—Конвоиры взбешены. — Бей! Коли!—Бутовой сразу два штыка. Один «сбоку распорол обе груди. Другой под поясницу. Визгну..а еще раз- Потеряла сознание. Двум дру- гим женщинам в затылок. Только кости хряснули. Разорвались прически. Бара- новского з акрыл котелок. Сталь скользнула по меди, оцарапала лопатку. Но все же упал. Мартынов поймал черное жало, ловко сдернул его с дула. — А... Гад! Трах!—Седые усы обожгло. Пуля искрошила зубы, разодрала язык и шейные позвонки. Фуражка и плешь у Капустина вдавились в мозги. Приклады ведь окованы железом. Тяжелые. Барановский на земле. Вскочить,