Сибирские огни, 1922, № 3

— Наплевать, что профессор! — Все интеллигенция. — Чорт с ней. „Бор ь ба классов, а не людей". По мнению автора это очень революционно. Впрочем, кто не простит раз- рушения храма, если пророк о б еща ет немедленно со зда ть новый: — „Будет новая интеллигенция". — А строчкой ниже читаем. — „ З а были о На т аше, а она— Воскресение мертвых. З а были о бессмертии, а оно в коленах На т аши. Революция пройд е т—На т аша останется, а с нею те, кого унесет она на белых крыльях из красного огня не опаленными". Вот к чему сводится „рассказ о любви и революции"! Пусть будет совет екая или какая там власть,—от того, что советские б а рышни стали носить м е н ьше белья, только доступнее с т ало тело. — З а в е рни те мне ноги. Мне холодно. Надо спать. „И как е ще раз не прикоснуться губами к холодным коленям и не вдохнуть аромагт вечности и не унести на губах прикосновение бессмертия". — „Глупые тратят на женщин деньги, умные—время." — „И пожалуйста ни слова о политике!" Итак, не пугайтесь никаких революций. Самое главное, ведь, осталось неизменным: На т аша, чулочки, лакей в ресторане... Воистину— Воскресение Мертвых. В .Исторических Днях" Гумилевского нет истории. Массовые движения ему чужды, в р ажд е бны и непонятны. В ра с ска зе „Мир" в толпах отступающих солдат он подметил только о з в е р ение и хаос. Поэтому его герои неизбежно напоминают изобретения Леонида Андреева. Его косноязычный солдат списан с „человека, который стучит". — „Нужно, чтобы было открыто!" — „Ну—с, ну ехать!" Лучшие рассказы Гумилевского о простых маленьких людях с их малень- кими трагедиями. Таковы: „Мужицкий сын", „Темный Угол", „Старики", „Исто- рия одной провокации*. В них почти нет фабулы, так они не сложны. В дере вне реквизируют скот „на военную надобность". Взамен выдают к р а с ные ярлыки на получение денег. Вдруг с т а рый крестьянин вспоминает: у него убили на войне единственного сына, а когда брали в солдаты, то д а же такого ярлыка не выдали. — Что ж это?! Мужицкий-то сын д еше в ле что ль стоит? Ай так? — За телуньку мне девяносто пять рублей... Три года ей росту... А сына я кормил ростил двадцать пять годов... Мне сын д о р оже телуньки, чай стоит... — Я не спрашиваю... Осударство сына с требов ало —я отдал. Осударству скотину мою надобно—бери... Да р ом бери!.. Мне сын дороже! Вам мужицкий сын дешевей скотины, так не тычь мне ярлык твой, р аз осударство требовает, не тычь... В „Истории одной провокации" глупый студентик р еша е т ся поступить на службу в охранку ради того, чтобы з а к а з а ть себе новый сюртук со шпагой и не голодать. Никакого предательства он никогда не с ов е ршил. На оборо т, толь- ко путал полицию своей „информацией". В конце концов со службы в охранке его прогнали. Пришла революция. Студентик радуется б о л ьше всех и все справляется не арестовали-ли полковника такого-то, его бывшее „начальс тво". Полковника действительно аре с товали и на допросе он выд ал „сотрудников", в том числе и студентика. Тов арищи решили: в их рядах не должно быть про в ок а т ор а; имя студен- тика не опубликовывать, но он сам должен покончить с собой... ' Все это написано трогательно, почти поэтично. С внешней стороны ра с ска зы Гумилевского изданы хорошо. В. Итин.