Сибирские огни, 1922, № 2

Аспидной гладью плыла протока и бесследно таяли в ней опускавшиеся снежинки. Вдоль берегов шурша ла шуга и, как б е лые лебеди, проплыв а ли куда-то одинокие льдины. Серое, зимнее небо. Не раздумывая ни минуты, прямо пошел Егор в холодную воду, за руку тянул обессилевшего товарища. Впереди избушка и жизнь! Бродом пе р ешли п«чти неглубокую протоку, когда на б ежа ла льдина и, словно шутя, погрузила Егорова спутника. Вынырнула вдали голова и сразу пропала... Слыша л ся дым от избушки, извивалась знакомая тропка, и Егор, зады- хаясь от бега, кричал отчаянно, потому что нечего т епе рь было бояться соб ственного крика. Ч е р е з несколько часов, раздвигая осторожно еловые лапы, пробирался к поляне Филатыч и з орко всматривался в перепутанные заросли. Натянув веревку, дрожал от страсти Соболька и щетинился шерс т ью и острыми ушами. Вот поляна. Филатыч бросил собаку и поспешно сунулся к дереау, подымая тяжелую, граненую винтовку... Из-за сваленной юрты метнулся медведь и мгновенно бросился на охотника. Истерически з а ви зжал Свболька и впился в зверя сзади. Злобно рявкнув, отмахнулся медведь от собаки и в яростном изумлении всплыл перед Фила тычем на длбы.... Гулко раскатился удар винтовки, и без звука, всей громадной тушей своей,- чудовище грохнулось о—земь... Снял Филатыч шапку и степенно.перекрестился. К вечеру приехали окрестные тунгусы и в боязливом молчании смотрели на с трашную поляну. И не стали брать or медведя ни шкуры, ни мяса, а порубили на куски проклятого зверя и сожгли на костре. IV. Г ВОЗВЕЩЕНИЕ- ' «— Тагул пропал! Вот, брат ты мой, штука то? До с а м ьи з аломов ,—ре к а, как река. А там поразбился рукавами, да под хламом, как в з емлю канул!.. Это... точка для нашей экспедиции. Изумленно смотрю на обеспокоенного Матвеича. Он захвачен своим открытием. З а был д аже закурить, разводит руками с приготовленным кисетом, стоит у костра и рассуждает: — Сколько лет по тайгам хожу, а эдакого не с луч а л е сь видеть... Нет, Алексеич,—убежденно заключает он,—вертеться надс! А то,..—и, не доканчивая того, о чем в лесу не полагается говорить, садится по любимой привычке на корточки и сокрушенно свертывает цыгарку. Я и сам отлично знаю, что пора возвращаться. Вижу, что с к аждым днем убыв а ет предосенняя вода, знаю, что мы на 70 верст ушли от н ашей главной стоянки, т оже з а т ерявшейся в безлюдных горах, знаю, что у нас остаются только сухарные крошки, что мы устали всеми мускулами тела, и все же хо- чется отдалить момент поворота. Тогда ведь кончится чудная скгзка о дви- жении вперед в этот неведомый и манящий мир. Вторично сюда, на в ерное не придешь, а значит последний р а з в жизни, видишь то, от чего не хочет отрываться сердце. — За в тра утром в обра тный путь,—говорят мои слова.