Сибирские огни, 1922, № 2

ственных фо рм страны, и одно с в о е о б р а з ие природы не может д а ть почвы для развития поэзии. Пр ав Чужак и в утверждении, что „все пути ^ведут в единый Рим—мировую поэзию". Тем б о л ее странным после этого кажется, когда, взяв правильную исход- ную точку зренир, он при а н а ли зе отдельных поэтов впада ет в ту же узость и ищет, как и областники „якутского", „байк а ль с ко г о" неба и в о о бще узко- сибирских мотивов. Отсюда несомненная переоценка такого посредственного поэта (да поэта-ли вообще?), как Омулевский. „Цельность идеологии того (современного поэту) периода породила и поэта (Омулевского), колоритного и цельного, с о г ромным интересом ко всему родному, ко всему народному—всему "сибирскому." Та кое смелое утверждение обя зыв а е т, и этого обя з а т ель с т ва, конечно, Чужак выполнить не смог: Омулевский, как поэт, самая рядов ая посредственность и он не мог в своей бледной поэзии о т р а з ить ц е л ьной, старой, „кондовой" Сибири. Пр е дн аме р е нные схемы и догмы всегда ведут к н е и з б ежным ошибкам, особенно когда мы в них стараемся, как в прокру с т ово ложе, уложить то ипи йное жи в ое явление действительности. Н. Чужак в этом отношении грешит часто: в с воей книге „К диалектика искусства" он установив, что пора яаиться поэту русской революции, нашел такого в лице Маяковского, а в данной книге в лице Омул е в с ко го —„первого по положению поэта Сибири". Но требуется п р е жде всего док а з а т ь, что Омулевский—поэт, а это не до к а з а но и едва ли кто возьмется т е п е рь за это б е с пол е з ное занятие. Бледненькие и по л уме р т вые картины, на рис о в анные Омулевским, не могут, конечно, воскре- сить живой Сибири, и тот, кто не видел е е, тот не почувствует ее и ч е р ез стихи Омулевского. Если подходить с непр еменным же л а ни ем о тыс к а ть сибирского поэта, то можно е ще найти в старине подобных Омулевскому,— взять, к при- меру, М. Васильеву, выпустившую в 1901 в Пе т е рбур ге книгу стихов—„Песни сибирячки" (изд. ft. Кобычева ). Пр е дн аме р е нный и узкий подход путает Чужа ка и при характеристике других поэтов,—трудно д а же понять конечную оценку а в т ором поэзии Драверта и сам Чужак „истину предоставляет опр е д е ли ть чит а т е лю". Все пути ведут в Рим. в л оно мировой поэзии,—это в ерное по л оже ние до конца Н. Чужа к ом не осо з нано ,—оно т р е бу ет от к ажд о го истинного поэта этих „мировых* ноток, з а х в а тыв ающих своей стихией широкий слой читател!Й. Свое- о б р а з ие сибирской природы, сибирских настроений и быта постольку ценно в поэзии, в ли т е р а т ур е, поскольку оно п е р е пл а в л е но, пр е т в ор ено в общезначимую ценность для читателя; поскольку оно в ышло „за ч а с т окол" интересов данной провинции, а для этого от поэта п р ежде всего требуе т ся—наряду с исключитель- ной и яркой з а рис ов кой—на личие таких духовных богатств, к о т о рые могли бы о б о г аща ть и читателя: поэт видит всегда б о л ьше, н еже ли рядовой читатель, иначе зачем была бы нужна поэзия? И если бы Н. Чужак подошел с этим ре активом к сибирякам поэтам, то едва ли бы он занимался так долго тем же, чем з анима лись областники,—вос- хвалением посредственностей л ишь за то, что у них есть нечто „сибирское". Пр още было бы сказать, да оно было бы и вернее, что большинс т во из писав- ших стихи о Сибири не д а ли стихии пээзии, не дали новых обще з на чимых в этой области духовных ценностей—и о них не стоит говорить. Сибиряки несомненно займут свое место в лит е р а т ур е, и Сибирь и ее жи з нь уже в произведениях Короленко, Се р оше в с к о г о, В. Шишк о в а, ft. Ново- селова и др. нашли с вое соответствующее о т р аже ни е. Так будет и в дальней- шем. Это д о к а зыв а ет особенно последний период, п е риод революции, который выдвигает Сибирь на з начит ельное место в о бщем мировом развитии. То, что в Сибири была Колч а ковщина, то, что Сибирь сумела от нее излечиться, до- к а зыв а ет ее жизнеспособность и внутреннюю пот енциальную силу. Явление л а р т и з а по вщины выдвиг а ет Сибирь на видное место в о бщем развитии рево-