Сибирские огни, 1922, № 2

одиноко, понятен и даже близок и нам с тобой, он понял и революцию, i дгда за нас так х о р ошо сказал: Да, Блок чарует и нас, ибо вместе с В. Короле-жо, он является продолжа- ' телем стихии Пушкина и Толстого, каким-то последним в этой цепи, чудесней- шим з а в е рши т е л ем ее. Понята и трогает мое грубое существо и Анна Ахматова, которая вторично выпустила свои внешне - скромные и тихие „Че тки", эту классическую книгу со- временной, чуть-чуть надушенной и искусившейся Лизы Тургевева из „Дворян- ского гнезда", которая много и глубоко п е р ежила после своего монаше с ко го пострига. ш Да, эти понятны и ' т р о г ают, но большинство из этой плеяды для нас чуж- ды,' а может быть порой д а же в р ажд е бны. Слишком много подземных ключей наполняет их царственный кубок, клю- чей, из которых нам с тобой—плебеям—не дано было испить. Тут и отсветы божественных идей Платона, мистических про з рений Пл а- тина, эллинская мудрость гуманизма, тут с р е дне в е ко в ая мудрость отцов цер- кви, суровый аскетизм Спинозы, светлый ренессанс, идеалистическая немецкая философия, идеи русского славянофильства, частичка „нутряной" интуиции Берг- сона, все то, что было наибол ее изысканного и благоуханного в человече ской культуре, все это п е р гшло к ним, органически, с кровью и молоком ма т ери впиталось в них. И это б о л ьшое бремя они несут легко и безмятежно и если Гершензону т яже ло от него, то Вяч. Иванов, один из „отцов их церкви" вполне доволен этой огромной ношей, ибо он верит „и в культуре есть сокров енное движение, в л е к ущее нас к первоистокам жизни. Будет эпоха великого, радост- ного, все пос тиг ающе го возврата. Тогда з абьют п р омеж старых плит студеные ключи и кусты роз прозябнут из серых гробниц" *). А нашу борьбу он считает стремлением „к внешнему установлению види- мой и мнимой связи там, где не сплелись в одну сеть с амые корни сознания и к я к бы кров ено сные жилы духовных существ". Ты видишь т е п е рь коренную и существенную разницу в основе наших ми- рово з з рений. Революция их не убедила. Революция недостаточно ярко им пока- зала что их с окров еннейшее „я", их сокровищницы культуры, пит ающие „корни сознания", питающие единое всечеловеческое сердце, не достаточно прочны, когда нет экономического и, следовательно,—идеологического равенства. Помнишь картину с трашную и для нас, когда солда т—наш революционный« солда т—Ив ан Михайлов р а з бив ал о мостовую прекра сную статую—копию с Ве- неры Милосской. Дня нас с тобой эта с трашная картина, несмотря на имеющую- ся и у нас бе з з аветную любовь к искусству, в конечном счете оправдана, ибо это было в корне, в глубине законное, „действительное" (пусть помнят Гегеля!) и— с т р ашно сказать, з д о р о в ее действие загнанного и духовно и физически в хлев человека, а для них—о, конечно, это результаты в арв арс ко го стремления к „ви- димому", „мнимому" всеравенству. Да, это действие ч е лов е к а, актуально требу- юще го и „интуитивно" (пусть помнят Бергсона!) стремящегося поставить себя в ту же цепь культурных людей, в которой стоит Вяч. Иванов. Да, п е т е рбуржцы—з а конн е йшие наследники культуры и е е вершин, на ко- т орые мы—Ив ны Михайловы—смотрим порой лишь, как гунны. Среди этой плеяды самый яркий, с амый типичный, это Андрей Бе лый, ко- торый после ,,гениального" и чуждого нам „Котика Ле т а е в а" дает в . Записках мечт а т елей" новую б о л ьшую в ещь—о своем *) В. Иванов и М. Гершензон. Переписка из двух углов. Петербург, 1921. Мы на горе всем буржуям, Мировой п ожар раздуем, Мировой п ожар в крови, Господи, благослови!