Шорские героические сказания: Кан Перген. Алтын Сырык. - 1998. (Т. 17.)

Н.П. Дыренкова верно писала об "отражении в героических поэмах древнего обычая погребения на деревьях" [4, с. 388]. В данном случае обрядовый акт предстает в выразительном поэтическом изображении. Тело погибшего героя похоронено. Он никогда уже не воскреснет. Ины­ ми словами, нет мифологического мотива бессмертия. Богатырь бес­ смертен в памяти народа. В целом мотив несет в себе эпическое, а не мифологическое начало. Но в более глубокой своей основе он восходит к мифологическому прошлому, прежде всего шаманскому. По представлениям шаманов, путь на небо или в преисподнюю — через древо жизни, которое мысли­ лось как ось мира. В "Алтын Сырыке" у доброго богатыря Алтын Кана конь белой масти — "белее молока бело-сивый", а у злого богатыря Кан Салгына конь черной масти — "черногривый черно-гнедой". В этом противопо­ ставлении тоже, пожалуй, видны следы мифа. Зло ассоциируется с черным цветом, а добро — с белым. Но примечательно здесь еще и то, как четко эпический повествователь выражает превосходную степень называемого признака — "белее молока". Кроме того, привлекает вни­ мание обозначение оттенков цвета ("бело-сивый", "черно-гнедой"). Ска­ зитель различает полутона — то, что недоступно мифологическому мышлению. А в области художественной выразительности он освоил тропы — в первую очередь сравнение, эпитет и другие приемы и сред­ ства эпической поэзии. По словам шорских сказителей, во время исполнения алыптыг ныбак (сказания о богатырях) каем они "видят" мысленно чол (путь) богатыря — все, о чем поют и сказывают. Это перекликается с призна­ ниями эпических исполнителей, приводимыми Н.П. Дыренковой: «"Ког­ да я посылаю сказку (т.е. рассказываю), мой ум (т.е. мои мысли) со сказкой, кружась, уходит" или "Мой ум по пути сказки отправился"» (пояснения в скобках принадлежат Дыренковой) [4, с. XXXVII]. Мысленно "видеть" картины всех эпизодов исполняемого произве­ дения легче с закрытыми глазами, поэтому шорские кайчи закрывали глаза, как только начинали кай. То же самое требовалось и от слушате­ лей. По свидетельству Ф.Я. Апонькина (живет в с. Чувашка Мысковского р-на), раньше слушали кай именно так, при этом наступала полная тишина. Обоюдное "видение" повествуемого определяло особую взаим­ ную связь сказителя и слушателей. Кайчи и все, кто ему внимал, как бы составляли одно целое, в чем и сказывалась особенная взаимозависи­ мость между эпической традицией и условиями естественного и адек­ ватного ее проявления и восприятия. В сущности, такая "норма" совсем не чужда и современному слушанию серьезной музыки. Сказители придавали "видению" картин кая первостепенное зна­ чение. Пение и слова отражали и поддерживали "видение". Кайчи высту­ пал в роли повествователя, который, как свидетель с места событий,