А. Сорокин, Что оставлю вам...

Что оставлю вам, люди, на земле, где я рос… 117 «Папку убили... Папку убили...» — стучало в голове. Я бежал домой, проваливаясь в рыхлом снегу. В горле стоял горький ком, а слез не было. Мне шел седьмой год, и не мог я тогда понять, как можно убить папку - такого большого, сильного и высокого. Дом наш был полон женщин. На кровати вниз лицом лежала мать. Плечи ее вздрагивали. Нина Леонидовна сидела рядом с ней и гладила ее разметавшиеся по подушке косы. Старшая сестра Валя стояла за спинкой кровати и размазывала кулачком слезы. Лицо у нее было в чернильных подтеках. Женщины расступились. Я шагнул к кровати и тихо позвал: - Мама! Мать вздрогнула. Оторвала голову от подушки, невидящими глазами посмотрела на меня: - Сынок! Нет у тебя больше папки. Убили звери проклятые... Она притянула мою голову к себе. И я, приткнувшись к ней, заплакал горько, навзрыд, чувствуя, как ком, застрявший в горле, постепенно размягчается. Не помню, как прошла эта ночь. Но утром темная прядь материнских волос, спадавшая на ее высокий лоб, побелела... Село наше, раскидавшее свои избы по берегам Оби и Уени, находилось далеко от войны. Но и сюда за тысячи верст долетало ее эхо — похоронки. Вслед за нами в голос закричала соседка наша, тетя Оля Тархова, мать моего рыжего друга Саньки. Потом погибли отцы у