Покрышкин в воздухе и на земле - 1995

Союза. Примеряя себя сегодняшнего к себе же, но то­ му — девятнадцатилетнему, ужасаюсь мере ответст­ венности, лежавшей на мне по законам войны... Расчехлены все четыре самолета. Я влез в кабину «сотки», чтобы еще раз проверить радиоприемники, кислород, приборы, и через переднее стекло увидел приближавшийся к стоянке грузовичок. Он обычно привозил из деревни летчиков. Так было и на этот раз. Грузовичок подъехал к стоянке, открылась двер­ ца, из кабины вышел командир дивизии. Из кузова попрыгали и стали расходиться по своим самолетам остальные летчики. Командир направляется к «сотке». Я спрыгнул с крыла, подбегаю к нему и вместо: — Товарищ командир, машина к полету готова,— выстреливаю вырвавшимся из глубины души криком: — Товарищ командир, дом рядом, разрешите от­ лучиться на день!.. — Дом, говоришь? А где твой дом? — Покрыш- кинская скороговорка. — Город Тульчин, километров сто по прямой на восток! — выпалил я, словно всю ночь тем и занимал­ ся, что проводил штурманские расчеты. Своим — покрышкинским внимательным взгля­ дом — он смотрит на меня. Мне показалось, что на его лицо легла какая-то тень. Прошла секунда, не больше, но мне казалось, что время остановилось. О чем думалось Александру Ивановичу в ту секунду? Может быть, о своем доме в далеком Новосибирске, о своих родных и близких... Стою, пронизываемый его взглядом. Но кто ска­ зал, что у Покрышкина суровый взгляд? Неправда! Никто и никогда не смотрел на меня взглядом более строгим, но и более по-отцовски добрым... Успел я подумать кое о чем и другом. Идет война, летчики улетают в бой, летит и твой командир, а ты... просишься в увольнение, домой! Но так подумалось мне. Командир дивизии ду­ мал по-иному. И опять его скороговорка, но команд­ ная: — Вон на краю поля стоит «Дуглас». Он летит в РАБ (Район авиационного базирования). Скажи командиру экипажа, что я приказал взять тебя на борт. Конечно же, все мы знали, что транспортный само-