Сатирикон № 7, 1913

« К О З А Ч Е К Ъ » . Ha утоптанной поляне Собралися поселяне Въ тесный, замкнутый кружокъ: Пляшетъ парень «козачекъ». Льются ввысь гармошки звуки. Развинтились ноги, руки, Ходить козыремъ плечо. — Ну, на гривенникъ еще! На-ка-чи-вай, Нава-ра-чи-вай! Зудъ по каждому суставу. Ходятъ ноги по уставу, Выбиваютъ громко дробь... Шапку снялъ, о землю—хлопъ! На-ка-чи-вай, Нава-ра-чи-вай! Улыбнулась становиха: Пляшетъ парень важно, лихо. А удалый становой Въ тактъ качаетъ головой. На-ка-чи-вай, Нава-ра-чи-вай! Бросилъ парень шапку наземь, Ходить гордо, важнымъ княземъ... Завертелся, какъ волчокъ. — Ну, еще на пятачекъ! На-ка-чи-вай, Нава-ра-чи-вай! Громко взвизгнула гармошка. — Жарь, валяй еще, Сережка!.. Землю топчутъ сапоги. — Жарь и бросить не моги! На-ка-чи-вай, Нава-ра-чи-вай! Н. Т—узъ. ВАНЬКА ВСТАНЬКА И ВАНЬКА ВАЛЯКА. Ванекъ было много-много: столько-то, да еще полъ- столька, да еще немножко, да еще чуточку... Вотъ сколько! Не оттого ли Встанька и назывался Ванькой, а отнюдь не иначе. Но отчего Валяка былъ Ванькой, доподлинно мне это неизвестно и утверждать я ничего не берусь; но все же былъ слухъ, что родители по исконной лености другого имени не догадались отыскать и взяли самое что-ни-на-есть заваля­ щее — везде валялось. Всяюе Ваньки бывають, эти тоже были разные: Встанька былъ лицомъ круглъ, тупоносъ, животъ яй- цомъ, весь целлулоидной кожей обтянуть и обшитъ, и свинцо­ вый камушекъ въ пузе погромыхиваетъ... Не то, чтобы Ванька Встанька былъ глупъ, не то, чтобы гораздъ, но былъ дЪло- витъ, приспособленъ ко всякой всячине, уравновешенъ до ижицы. Сюртукъ до пять — ногъ не видать, руки серпами къ животу льнуть, волосенками Встанька бодро встряхиваетъ; посередке головы плешь благообразная: ударь по ней — голова въ шею втянется, отпусти — снова вытянется. Повернуть' Встаньку — волчкомъ повертится и ликомъ къ вертящему обратясь, глазами смакуетъ. Качнуть—поклонится, да не разъ, не два, а съ добрый десятокъ, и снова какъ ни въ чемъ не бывало. Уложатъ Встаньку на обе лопатки — вскочить, ровно встрепанный, только Покланяется побольше да пониже... И сейчасъ же крикнетъ: — Эхъ, живи — не хочу!.. Ухъ, ты жизнь, — разлюли малина!... 1 Бьютъ — поклоны бьетъ, отвешиваетъ; на голову поставить —- кувыркнется, вскочить на ноги, покланяется въ волю и айда •— за песенку: — Ахъ, чикъ-чикъ-чигири, чикъ-чигирики, мухи-кома- мари!.. Юлой юлить, волчкомъ вертится, вьется, трется, подми- гиваетъ: — Ой, жги, жги, жги — говори! Эхъ-Ухъ-Ахъ!.. Разве такой упадетъ, разве такой погибнетъ!... Да и какъ ему упасть, когда грузило въ пузе!.. И собой доволенъ, и всеми, ухмыляется бодро и весело: — Вотъ онъ — я! Эва!.. Жизнь на радость намъ дана!.. Ну, а Валяка не былъ ни оптимистъ, ни прогрессистъ, ни автомобилистъ; не былъ ни расторопенъ, ни дёловить... Этотъ — совсемъ никудышный: такъ и норовить улечься. Повергать ли имъ, нагнуть ли, поставятъ ли, взбодрить ли — онъ такъ и бросается носомъ впередъ, чтобы улечься... разъ навсегда. Да что ужъ тамъ: на голову пробовали ставить, пущай, говорить, походить!... Да не въ моготу ему, ничего не подела­ ешь, —<растянется во весь свой ростъ, и весь сказъ! Все вздыхаеть. — Ни къ чему все это, сейчасъ помереть... И чего это они чепурыжатся — все это зря. И жизнь для зрящихъ и со- зерцающихъ есть сущее «Зря»... Иногда разве, для услокоешя, замурлыкаетъ тоненько: — Больше ходишь — меньше спишь, меньше ходишь — больше спишь!.. Смотрели ученые люди на Ванекъ, лбы въ складки сло- живъ: — И этотъ — не тотъ, и тотъ — не этотъ. Но почему одинъ былъ Встанькой, а другой Валякой, решить не могли. А мне доподлинно намедни стало известно, что, какъ и почему: Только и разницы всей между Ваньками, что мастеръ Встаньке грузило въ пузо засунулъ, а Валяке—не то по-пья­ ному делу, не то по-разсеянности—грузило въ голову за- ткнулъ. А сходство между Ваньками есть, и огромное, боль­ шущее : Оба — игрушки для детей младшаго возраста... И больше никакихъ!.. Полярный. Объ одномъ писателе, изве 1 Стномъ своей неряшли­ востью, некто сказалъ:. — Этотъ человекъ не способенъ быть Пилатомъ! — Почему? — Да ведь для этого надо было бы хоть разъ въ жизни умыть руки. ЗЕРКАЛО ТЪНЕЙ ВЪ КРИВОМЪ ЗЕРКАЛЪ. (Шаржъ). (Посвящается новой книге Валерш Брюсова). I. Внимая шорохамъ немолчныхъ волнъ, Парчей и порохомъ гружу свой челнъ. Онъ скрыть подъ ярусомъ нависшихъ глыбъ; БКлеетъ парусомь, пугаетъ рыбъ... О, пусть затучеиы и высь, и даль! Мои уключины блестятъ, какъ сталь! II. Съ мятежной бандою, мятежный графъ, Я—контрабандою свой теш у нравъ! Пусть служить Истине моя родня, Рецептъ: «склонись къ стене»—не для меня! Мой шарфъ изъ гаруса... «Онъ—мягокъ?»... Ша!—- Грубее паруса моя душа! III. Рабами рослыми мой сдвинуть челнъ; Срываю веслами бутоны волнъ. «Эй, кормчш, пристальней гляди впередъ! Чуждайся пристаней; не спи, илотъ! Кровавымъ светочемъ ооветь корму; Уютней это, чемъ каминъ въ дому!». IV. Играя съ рифмою, я дикъ, какъ сартъ; Швыряй въ обрывъ мою поэму, бардъ! Пусть съ тихимъ шорохомъ на дно, въ кусты, Шуршащимъ ворохомъ летятъ листы!!! —«Дай рифму къ «лирике»; не изъ кургузыхъ!!». —«Изволь: Ч и г и р и к и н а к у р у з а х ъ !» . Бедный родственникъ Вильгельма Теткина.