Советская Сибирь, 2000, № 111

Поразительно, что не сдружились с ним: жили рядом, нередко встречались и, смею утверждаъ, испытывали симпатию друг к другу, хотя беседовали обычно в дороге, по пути из Академгородка домой. Странное дело: с членом-корреспондентом РАН геологом Черменом Бейбулатовичем Борукаевым мы никогда не обсуждали проблемы науки. Нас сближало другое — лите ­ ратура, театр, поэзия. Поражало, с какой дотошностью этот сосед с обаятельной улыбкой вспоминал книги, давно нами про ­ читанные и как бы уже отгоревшие в памяти. Речь шла то о романе Пастернака, то о повеем другого писателя, в которой бродячие собаки, привыкшие сопровождать заключенных, выстраивались в охранный рядоколо любой толпы. — Вы знаете, — говорил Борукаев, — эта привычка осталась и у наших людей. Только проявляется она иначе — в нетерпи ­ мости, в знаменитом «не пушать», в настороженном отношении к неожиданному, оригинальному мнению, взгляду. Помню, что тогда это сопоставление собак с людьми мне не понравилось. Я вяло возражал, а недавно перечел полузабытую повесть и проникся: геолог-то был прав. Это не о собаках повесть, а о людях. Мне никак не приходило в голову, что Чермен Бейбулатович совсем не случайно проявляет глубокое знание «гуманитарных дисциплин» . Исходил из привычного уже представления о том, что все геологи немного псвты, пописывают стишки и в много ­ месячных экспедициях «глотают» не только тушенку, но и все книги, какие попадутся подруку. Но уже после двух-трех бесед почувствовал, что этот ученый театр, например, знает не только как зритель и поклонник. Он вскрывал подтекст спектакля, жестко и тонко анализировал режиссерские ходы, актерскую работу. — Вам бы рецензентом работать, — сказал ему не без иронии. А в ответ услышал: — Мне и приходилось. Не раз писал рецензии на театральные постановки. Сказал и смушенно улыбнулся, словно уточнил: «Извините, не своим делом занимался». Оказалось, что своим. Еше одним своим делом. Полностью убедился в этом, когда получил от И. А. Поляко ­ вой, жены Чермена Бейбулатовича, книгу воспоминаний Борукаева «Дробинки» с трогательной для меня надписью: «Думаю, Чермен непременно подарил бы вам свои воспоминания». Ах, как жаль, что зга пре- красная книга вышла в свет и добралась до меня уже после смерти замечательного человека и ученого. И вновь остается одно: рассказывать о том, кто был рядом с нами, уже после того, как человека нет. ' 1. У нас инфаркты обращают к воспоминаниям Из кадровых данных: Борукаев Ч. Б. родился во Владикавказе в 1936 году. МГУ окончил с отличи ­ ем в 1958 году. Отец, Б. Т. Борука ­ ев, актер и режиссер, заслуженный деятель искусств Северной Осе ­ тии, мать, Маркова Татьяна Гаври ­ ловна, балерина, затем балетмейстер. Родной дядя, Р. А. Борукаев, академик АН Казахста ­ на, известный ученый-геолог, ро ­ дная сестра матери, Н. Г. Маркова, доктор наук, специалист по текто ­ нике и стратиграфии. Полагаю, что этих данных достаточно для представления о культуре, интере ­ сах и эрудиции моего соседа на улице Советской и его родовых корнях. А это очень важно. Потому что личность вырастает из дома ро ­ дного, из среды, родственного вли ­ яния. Из книги «Дробинки»: «С девя ­ того по тридцатое декабря 1997 года я лежал в городской клиничес ­ кой больнице. Это был инфаркт, уже третий, к тому же случившийся после операции аортокоронарно ­ го шунтирования, которую мне сделали ровно за три года до этого. Звонок уже настойчив, так что надо торопиться сделать все, что смогу... Поэтому возобновляю ра ­ боту над воспоминаниями, нача ­ тую первого мая 1 992 года в Хабаровске». Эта усеченная цитата о многом говорит. Первое: люди с яркой жизнью принимаются за воспоми ­ нания после инфарктов. До этого им либо было некогда, либо неин ­ тересно. И второе: в Хабаровск, о котором упоминается, Чермен Бо ­ рукаев приехал из Новосибирска поработать на несколько лет ди ­ ректором нового института здоро ­ вым человеком, а вернулся больным. Среди многих причин, доконавших его сердце, главная состояла в том, что он был исклю ­ чительно ранимым, честным и по ­ рядочным человеком. Его первый инфаркт, перенесенный на ногах, определили как... желудочную ин ­ фекцию. Но зато была полная оп ­ ределенность в другом: к инфаркту его «последовательно» подвел Герой Социалистического Труда академик Юрий Александрович Косыгин. В очерке «Шеф», кото ­ рый помешен в книгу «Дробинки», об отношениях с Косыгиным рас ­ сказано горько, с редкой пронзи ­ тельностью и самокритичностью. 2. Не надо быть биографом при жизни Это сперва приходит на ум, когда читаешь редкий для академи ­ ческой науки очерк «Шеф» Бору ­ каева. В самом начале его Борукаев пишет: «Я давно уже стал кем-то вроде официального биог ­ рафа Ю. А. Косыгина». И далее: «В ноябре 1990 года меня неожидан ­ но обязали писать большой... очерк научной и прочей деятель ­ ности КЭ. А. для второго издания биобиблиографии. На счастье, я простудился и дней за десять — Сосед с обаятельной улыбкой пятнадцать сумел это сделать в срок...» Сколько усталости и само- иронии в этом уточнении — «на счастье». И в дальнейших призна ­ ниях тоже: « Все эти опусы по необ ­ ходимости были официальными», «частично я восполнял упущения виршами». Да, это тяжкая доля — быть био ­ графом при живом академике, да еше вздорном, сильно пьюшем, мнительном, мстительном, просто неприлично жадном и в то же время талантливом. А шуточки ака ­ демика Косыгина, отличавшиеся, как пишет Борукаев, на девяносто процентов сальностью и гру ­ бостью, могли ранить тонкого и ин ­ теллигентного Чермена ничуть не меньше, чем откровенно хамское отношение шефа. Грязный мат для Косыгина был нормой, цинизм и ханжеское морализаторство в нем вполне уживались. Звания, награ ­ ды и регалии академик Косыгин пробивал себе любыми путями. Помню и я один случай, который теперь кажется забавным. На какой-то конференции я подошел к этому Герою Социалистического Труда взять крохотное интервью. — Авы из какой газеты? — тут же спросил Косыгин. — Из областной. — Вот дорастете до централь ­ ной, тогда и подходите. Очень хотелось сказать в ответ, что я десятки раз уже публиковал ­ ся в самых разных изданиях стра ­ ны, даже в «Партийной жизни», но этот самодовольный академик смотрел на меня с такой сонной на ­ глостью, что было ясно — он не- пробиваем. Борукаеву, уже больному, Косы ­ гин даже нормально уехать не поз ­ волил. Он пытался отнять у него приватизированную квартиру, гадил ему вслед. В то время как кот ­ тедж в Новосибирске за Косыги ­ ным оставался все десять лет, что он жил в Хабаровске. 3. Рыцарь в науке Чермена Бейбу латовича называ ­ ли рыцарем в науке. Но, судя по книге, по рассказам друзей и това ­ рищей, он был рыцарь и в жизни. Он спешил любому на помошь, стремительно откликался на просьбы, никогда не забывал позд ­ равить человека с удачей, днем ро- ждения. Он очень много сил потратил, чтобы собрать свою многочисленную родову в Новоси ­ бирск, был нежным и заботливым сыном, отцом и мужем. В молодос ­ ти он не вылазил из московских те ­ атров и, как всякий шестидесятник, обладал развитым интеллектуаль ­ ным чутьем на талант, да и на ред ­ кую судьбу тоже. Везде, куда бы ни заносила его жизнь, он обретал друзей: во Владикавказе, в Амери ­ ке, в Москве, в Новосибирске... Борукаев явно обладал литератур ­ ным талантом. Он писал быстро и интересно. В том числе и потому, что этому предшествовала дли ­ тельная умственная работа, отшли ­ фованное четкое представление о том, что его занимало. Мне дове ­ лось слышать его доклад об акаде- мике А. П. Карпинском,когда отмечался 150-летний юбилей этого ученого. Я ничего подобного ни на каких юбилеях не слышал. Давно умерший Карпинский вдруг предстал в докладе Борукаева как живой. Помню, что после доклада раздались не академические, обычно пристойно-вежливые и не ­ громкие, а просто театральные аплодисменты. Валентин Афа ­ насьевич Коптюг тут же поздравил Борукаева с замечательным докла ­ дом. Через два дня мы с ним вновь встретились в автобусе и я ему ска ­ зал, что это был не академический, а поэтический доклад. Он засмеял ­ ся и заметил, что едва ли это комп ­ лимент для ученого. Но был все-таки доволен... Учившаяся вместе с ним доктор наук Г. Т. Ушатинская перед докла ­ дом Борукаева о Карпинском на сессии Академии наук уже в Моск ­ ве сказала ему шутя: — Не забудь упомянуть, что я получала стипендию имени Кар ­ пинского. — Не смогу, — ответил Борука ­ ев. Тем не менее в докладе, говоря о научно-педагогической деятель ­ ности академика Карпинского, Бо ­ рукаев напомнил, что в МГУ была и стипендия его имени и ее получала сидящая в зале Галина Ушатинская. Вроде бы деталь, мелкий факт, но в полной мере характеризующий благородство Борукаева, его обя ­ зательность и преданность, вер ­ ность друзьям. Таких фактов в «Дробинках» полным-полно. В том числе фактов, демонстрирующих культуру Борукаева. Особенно культуру языка. Вспоминает доктор наук Е. А. Елкин: «Мы с Сенниковым подго ­ товили статью в журнал «Геология и геофизика»... Попросили по ­ смотреть ее и высказать свое мне ­ ние Борукаева. Это была область его интересов. Положительно оце ­ нив статью, Чермен сделал ряд, как всегда, дельных редакционных за ­ мечаний. Одно из них меня осо ­ бенно поразило. Оно касалось использования вошедшего в науч ­ ный оборот иностранного слова. При описании особенностей.Ту- винской ассоциации брахиопод мы отмечали «доминирование» в ней одного вида». Передавая свои замечания по телефону, Борукаев огорченно сказал: «Ну почему вы пользуетесь иностранными словами в тех слу ­ чаях, когда есть хорошие русские аналоги? Вы, русские, безобразно относитесь к своему языку. А я, осетин, люблю и ценю его. И мне больно, когда вижу в текстах и слышу в речах, как коверкается этот богатейший, красивый, вели ­ кий язык». Этот ученый жил напряженно, и ему часто было больно. Потому что он любил жизнь и не был к ней рав ­ нодушен. Ему было больно от рас ­ пада страны, от нищеты науки, от пошлости телевидения, от несчас ­ тий друзей, от приспособленчест ­ ва и расовой ненависти. Его инфаркты от всего этого. Он плохо относился к конформизму, никог ­ да не вступал в КПСС и был бес ­ партийным директором института, он не доверял Соросу, но страдал от любой национальной неприяз ­ ни. Он посмеивался над своими поэтическими опытами, хотя очень любил бурную геологическую ра ­ боту переплавить в иронические «вирши». Посреди четверостиший встречаются такие, которые слов ­ но придерживают дыхание. На ­ пример, вот эти четыре строчки: Подобно жалкой улитке, Брошенной на тропу, Сердце от долгой пытки Спрятано в скорлупу. И это многое, выражает в Бору- каеве. Среди научной элиты он держался словно в тени, хотя уче ­ ные прекрасно знали ему цену и очень ценили его как профессио ­ нала. Но человек, который знал близко многих актеров и сам в сту ­ денчестве успешно актерствовал, играл на гитаре, пел песни, озор ­ ные и лирические, на авансцену все же выходил редко. Он убирал себя с первого плана не только по болезни, но и по врожденной скромности, воспитанной интел ­ лигентности. Он состоялся как личность во второй половине на ­ шего уходящего века, а мне кажет ­ ся после искренних «Дробинок», что он из века девятнадцатого или начала двадцатого, то есть из самой элитной гуши русской ин ­ теллигенции. Этот русский осетин впитал в себя культуру России так, что его и поэтому на очень многое хватило: и на блестяще выполнен ­ ную научную работу, и на любовь, и на поэзию, и на театр. Словом, состоялся человек. Ролен НОТМАН. к