Советская Сибирь, 1996, № 248 - 249
с МИР ЧЕЛОВЕКА 8 «Васильки» ИЗ БЛОКНОТА ЖУРНАЛИСТА Проходил мимо спуска в метро. Звуки музыки, льющейся из-под земли, остано вили меня. Что это? Импровизированный концерт дошлых кооператоров? Решил спуститься в метро, хотя вовсе не собирался делать этого. По причине острого де фицита налички я бы спокойненько добрел до железнодорожного вокзала, где через два часа отходил мой поезд. Все-таки почему я решил спуститься в метро? Это, наверно, не всякий поймет. Просто меня поразила мелодия, мотив, как сказали бы в моей деревне. Эта песня, эти «Васильки» были страшно популярны в войну и сразу после нее, то есть тогда, когда нам всем без исключения и стране в целом приходилось очень трудно. Го лодные и холодные, мы с возрастающим нетерпением ждали положительных пе ремен, и они приходили. Не так, может, быстро, как нам хотелось, но в сельские магазины и лавчонки стали завозить чаще конфеты-липучки, кое-какую мануфак туру, деревянные игрушки. С тех пор (а прошли десятилетия) ни разу не слышал, чтобы «Васильки» исполняли по радио, по телевидению. Это убеждало меня в том, что знают эту песню немногие. Впротивном случае, поче му никто ни разу не заказал ее, хотя порой слышишь такие редкие песни, что диву даешь ся: памятлив наш народ, ничего не забывает... Иэто снова возвращает меня к уже отражен ной здесь мысли. «Васильки» — не просто ря довая, обычная песня, это гимн горя и страда ния, нищеты и бесправия. Стала она такой не по воле автора, а по желанию самого народа. Капризна судьба. То вознесет человека вы соко, то бросит в бездну без стыда. Я думаю, что это целиком относится к песням. Одни живут долго, веками, другие, как бабочки-од- нодневки: мелькнули перламутровым крылыш ком и исчезли, растворившись в солнечных лучах. Живут и здравствуют «Тонкая рябина», «Ямщик, который в степи замерзал». А вот у меня на памяти драма про Марусю: «Маруся, ты Маруся, открой свои глаза. А если неоткро ешь, умру с тобой и я!» В другой песне целый сгусток страданий: «Похоронит меня мама во зеленом во саду, букет розовый положит на грудь белую мою...» Нет, они не сохранились, умерли, ничего не оставив после себя. «Васильки» же — какие-то особенные: Ах, васильки, васильки, Много мелькало их в поле. Помню, у самой реки Я собирал их для Оли. Вдруг обнаружил, что песня эта вовсе не безымянная, у нее есть автор — поэт Апухтин. Его произведения пришлись мне по вкусу, по любились. Осторожно спустился я в полумрак перехо да к метро. Холодный, пронизывающий ветер гулял внизу, как по огромной аэродинамичес кой трубе. И тут я увидел музыканта. Немолодой, плохо одетый мужичок, весь какой-то взъерошенный, неловко, бочком при строился на складном стульчике, крепко сжав в руках старенькую гармонь с выцветшими ме хами. Рядом на мерзлом бетоне лежала мятая кепка, в которой виднелась мелочь и несколь ко сотенных и пятисотенных купюр. Как бы от дельно от своей нищей родни лежала десяти тысячная купюра. Люди живой лентой прохо дили мимо, почти не обращая внимания на му зыканта — привыкли. Редко-редко кто задер живался на минутку, вынимал из кармана мо нетку или бумажку. Я вынул деньги из портмоне, которые соби рался употребить на покупку в поезде постель ных принадлежностей, такие же мятые, опус тил их в кепку и, не глядя больше намузыканта, пошел наверх, к свету неоновых фонарей, вспыхнувших на улицах большого города. По пути к вокзалу я наткнулся еще наодного «василька» в виде безобразной старухи, си девшей прямо на скользком асфальте. Завер нута она была Бог знает в какое тряпье: видне лись только щелочки глаз, в которых слабо светился потухающий свет, с безнадегой и тос кой. Она на секунду вскинула голову, приотк рыла один глаз, который тут же злобно пробу равил меня зимним холодом ненависти. Ско рее всего старухе не понравилось мое серое «правительственное» пальто, хотя и изрядно потрепанное, но в сочетании с довольно при личной фетровой шляпой усиливавшее эф фект «человека из начальства». Мы некоторое время «любовались» друг другом. Мне нечего было больше дать: карманы се рого «начальственного» пальто оставались уд ручающе пусты. Постепенно ускоряя шаги, я уходил прочь от нищенки, чувствуя на спине ее пронзительный, как лазерный луч, холодный взгляд. Слава Богу, железнодорожный вокзал, пе регородивший широкую улицу своими высоки ми узорчатыми стенами, был уже недалеко, приветливо светил многочисленными огнями, приглашал войти внутрь, забыться от горьких впечатленийдня. На подступах к вокзалу— «ки- осочный городок»: улицы, переулки... Застекла мивяркомосвещении электричества разложено много товаров, особенно горячительных на питков иностранного происхождения. Самое время развеять тоску. Но здесь не подают... В зале ожидания стоял привычный галдеж. Переругивались женщины-цыганки, жадно поглощая маленькие пирожки, остро пахнущие мясом и луком. Веселое неунывающее племя: ни реформы ему не страшны, ни кризисы — живет по своим особым законам, без беды и страха, подчиняясь только своему властелину — вот тому сердитому мужскому басу, кото рый что-то резко выговаривает своим сопле менницам, корит за что-то. Заметил я, что у буфетной стойки много «ва сильков», вокзальных. Смиренно и почтитель но толпились они рядом с теми, кто за высоки ми алюминиевыми столиками поглощал корич неватых поджаристых кур, с которых тек жир, Ставлю вопрос ребром : что вы знаете об Америке? Отвечаю: по сути, ничего. — Как? — удивитесь вы. — Сейчас столько показывают телесериалов про американскую жизнь. Про то, как герои там красиво одева ются и не менее красиво раздеваются, как «изящно» бьютморды друг другу, как несутся с бешеной скоростью на роскошных своих автомобилях... Отвечаю деликатно: «Эти фильмы не про американскую жизнь, они просто-напросто «Made in USA», то есть произведены в США. А в с е вы п р е к р а с н о знаете, что н а р я д у с «Санта-Барбарами» и прочими «кинотараба- бами» тампроизводятся еще и «ножки Буша», которые на повер ку оказались вчерашней свежести: и жевательные резинки, которые, кроме добавочного слюноотделения, голод ной России ничего не дают: и средство отта раканов, которое действует на русских тара канов прим ерн о так же, как наша русская водка на их, американских, импотентов. Не ставлю традиционного и т. д., ибо всего, что «Made in USA» завозится, забрасывается к нам, не перечислишь. И все это, мягко выра жаясь, ни к ка ком у сорту не относится, а, грубо говоря, дрянь. Здесь невольно напра шивается знаменитое изречение Владимира Маяковского: «Поговорим о дряни». Кто такие стопроцентные американцы, или Литературное путешествие с Маяковским по Америке взгляд кто ел бифштексы, сыр, ветчину, запивая все это «Жигулевским» или кефиром. Стоило кому-нибудь лишь на секунду отойти от столи ка, как на остатки еды набрасывались эти бед ные, несчастные люди, торопливо пихали они в рот остатки хлеба, полуобглоданные куриные кости. Подходила уборщица с ведром и шваброй или страж порядка — гоп-компания на не сколько минут стушевывалась, рассасывалась среди пассажиров, но милиционера трудно провести. Своей дланью он доставал бомжа и, хорошенько встряхнув его, вел к выходу, на граждая хорошим тумаком в спину или под зад. Но проходило время, и «васильки» снова грудились у стойки, выжидательно и молчали во глядя в рот тем, кто стоял у стоек. —Дожили, — кивнулаженщина, что сидела напротив меня и которую я, занятый своими наблюдениями, сразу и не приметил. — Разве ли нищету! А спроси, во имя чего, никто и не знает... У нас вЛенинграде построили ночлеж ный дом. Теперь, как у Горького, есть «дно». Незнакомка, конечно, имела в виду пьесу пролетарского писателя «Надне», которую мы когда-то в школе изучали. Теперь имеем воз можность посмотреть живые иллюстрации к ней, не ходя в театр. Мы быстро нашли общий язык с «толстуш кой», как я мысленно окрестил сидевшую на против словоохотливую незнакомку, Несколь ко часов назад эта дама прилетела из города на Неве иждала утра, чтобы переехать наавто вокзал, сесть вавтобус, который увезетее вне большой городок на Алтае к больной старухе- матери. — Как там у вас? — задал я дежурный во прос. «Толстушка» тяжело вздохнула, слегка от кинула голову, сбросив на затылок тяжелую прядь черно-смолистых волос, зажмурилась, как будто мысленно переносилась всвой дале кий город. — А как везде. Все мы ныне одним миром мазаны. Кто пан, кто совсем пропал. Она рассказывала, что служит в геологичес ком управлении в должности бухгалтера, по немножку, конечно, «химичит» с горючкой. В одном месте управленцы закупают подешевле — вдругом подороже продают. Разницу делят меж собой. А если бы не это, что тогда? Хоть нищенскую суму на плечи надевай. «А ведь и эта дама — тоже «василек», — мелькнуло у меня в голове. И на память вновь пришли слова из песни. Боже! Куда мне деваться? Все васильки, васильки... В. ПАЛЬЧИКОВ. С Маяковского и на чнем, сделаем его своеобразной точкой отсчета и вспомним некогда широко известную, а ныне принудительно забытую книгу поэта «Мое открытие Америки». Но сперва напомню его стро ку из поэмы «Владимир Ильич Ленин»: «Единица — ноль, еди ница— вздор...» Здесь Маяков ский явно слукавил. Ибо, посе тив Америку в 1925 году и про быв там ровно три месяца, он понял, что ноль на самом-то деле — фантастически-могучая сила, умножающая всякие, даже ничтожно малые, величи ны в тысячи, миллионы, милли арды раз. Недаром нолями так и пестрят его записки об Амери ке. «В Нью-Йорке, — пишет Ма яковский, — не считая пригоро дов, 1700000 евреев (приблизи тельно). 1000000 итальянцев, 500000 немцев, 300000 ирландцев, 300000 русских, 250000 негров, 150000 поляков, 300000 испанцев, китайцев, финнов. Загадочная картинка: кто же такие, в сущности говоря, аме риканцы и сколько их стопро центных?» Вопрос поставлен правомер но, исам Маяковский отчасти на него отвечает. Только на сей раз не приводит сухую статис тику, а дает несколько зарисо вок. «Объявление в газетах: Желает миллионер удочерить шестнадцатилет нюю. 12000 лестных предложений с карточками красавиц посыпа лись в ответ. Уже в 6 утра че тырнадцать девушек сидели в приемной мистера Браунинга. Браунинг удочерил первую (слишком велико нетерпение), по-детски распустившую во- лосья красавицу-чешку Марию Спас. На другой день газеты стали захлебываться Марииным счастьем. В первый день куплено 60 платьев. Привезено жемчужное оже релье. За три дня подарки перевали ли за 40000 долларов. И сам папаша снимался, об лапив дочку за грудь, с выраже нием лица, которое впору пока зывать из-под полы перед пуб личными домами Монмартра». Разумеется, из этого «нерав ного брака» ничего путного не вышло. Впоследствии, когда «папаша» попытался «удоче рить» еще и тринадцатилет нюю, разразился громкий скан дал, пришлось даже вмешаться прокуратуре. Но, как пишет Ма яковский, мистер Браунинг «благородно доказывал, что сумма его расходов на этот биз нес определенно указывает, что только он является страдающей стороной... Дальнейшее мне не известно. Газеты замолчали, будто долларов врот набрали». Но дело не в этом. Дело в том, что в Америке на деньги можно купить все и потратить их на все, что угодно. Но опять же не в этом суть. Доллар, прежде чем потра тить, надо еще и заработать, либо получить по наследству. Нусколько и каким образом на следства переходит от одной американской человекоедини- цы к другой, про то Маяковский не знал, либо это его не интере совало. А вот, как куют доллар в Америке, про то он рассказал до тонкостей. Читаем: «В общей атмосфере бизне са изобретательность растет. В детском кемпе, в летнем детском пансионе-лагере, где закаляют детей плаванием и футболом, было запрещено ру гаться при боксе. — Как же драться, не руга ясь? — сокрушенно жалова лись дети. Один из бизнесменов учел эту потребность. На его палатке появилось объявление: «За 1 никель вы учиваю пяти русским ругатель ствам, за 2 никеля — пятнадца ти». Желающих выучиться ру гаться без риска быть понятым преподавателями набилась целая палатка. Но в Америке был тогда и другой бизнес — нечестный. Как известно, Маяковский по бывал в США в пору, когда там свирепствовал «сухой закон». Но назакон этот всембыло пле вать. «Виски продают все. Когда вы зайдете даже в кро хотный трактирчик, вы увидите на всех столах надпись: «Заня то». Когда в этот же трактирчик входит умный, он пересекает его, идя к противоположной двери. Ему заслоняет дорогу хозя ин, кидая серьезный вопрос: — Вы джельтмен? — О, да! — восклицает посе титель, предъявляя зеленень кую карточку. Это члены клуба (клубов ты сячи), говоря просто — алкого лики, за которых поручились. Джентльмена пропускают в со седнюю комнату — там с засу ченными рукавами уже орудуют несколько коктейльщиков, еже секундно меняя приходящим содержимое, цвета и форму рюмок длиннейшей стойки. Тут же за двумя десятками столиков сидят завтракающие, любовно оглядывая стол, устав ленный всевозможной питей- ностью. Пообедав, требуют: — Шу бокс! (Башмачную ко робочку!) — и выходят из ка бачка, волоча новую пару виски. За чем же смотрит поли ция? За тем, чтобы не надували при дележе. У последнего пойманного оп товика «бутлегера» было на службе 240 полицейских». Вообще, в Америке 20-х годов было много чудес, иные из которых творятся теперь и у нас. То же самое было и в США, когда там гостил наш советский поэт. Его поражали, в частности, причуды буржуазии, которой принадлежит «все электричест во», а она предпочитает ужи нать при свечах («ест при огар ках»). Создав граммофон, радио и кино, она «швыряет» все это «демосу и плебсу», а сама слу шает Рахманинова, ничего в нем не понимая, и преподносит ему в качестве гонорара «кана лизационных акций на сорок тысяч долларов». Вывод Маяковского из всего им увиденного, как принято сейчас говорить, однозначен: «Бог — доллар, доллар — отец, доллар — дух святой». Ну а кто такие американцы, на это Маяковский отвечает приблизительно так: стопроцен тных просто нигде нет; есть либо рабы доллара, либо его обладатели. Потому что сами американцы за людей себя не считают, потому что и себя, и всех людей вообще оценивают как вещь. «Американец не скажет рас плывчато: — Вы сегодня плохо (или хо рошо) выглядите. Американец определит точно: — Вы смотрите сегодня на два цента». Лично я никаких выводов из всего вышеизложенного и про цитированного не делаю. Пусть их делают те, кто перед Амери кой преклоняется, раболепству ет, готов стать хотя бы «нуле вым» американцем. А особо любопытных (если токовые найдутся) отсылаю к первоисточнику: Владимир Ма яковский, Собрание сочинений, т. 6, М., 1978 год. В. ШАПОШНИКОВ.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2