Сибирские огни, № 11, 2021

4 ГАЛИНА КАЛИНКИНА КВАНТОВЫЙ ДЕНЬ — Товарищ лейтенант, а вы слышали что-нибудь про усталость ме- талла? — Отставить, Цыбкин. Лекции вам сейчас «д у хи» прочтут. Ломы загрохотали вразнобой. Я принял лом у Цыбы, пока тот сел перекурить. Под вечер прилетела «вертушка», погрузила всех нас — две- надцать бойцов; первым в вертолет занырнул лейтенант Дынькин — три- надцатый, отставший от основной колонны после утреннего боя. Пока ле- тели, дважды были обстреляны: сперва на взлете шмальнули «пастухи», а потом уже посерьезней, ухало слева и справа по борту. Но я дремал, придерживая на плече голову спавшего Цыбы, и снилась мне «учебка». Учебные корпуса стояли посреди соснового леса у поселка Мышиные Слезки. Учили в сержантской школе полгода, потом экзамены и выпуск на службу. Все выпускники мечтали попасть поближе к дому, но бюро- кратическая машина, раскрутив свой суровый механизм, как игровую рулетку, всякий раз рязанца засылала на Колыму, якута — под Рязань, биробиджанца — в Карелию, а карела — в Еврейскую автономную об- ласть. В ожидании выпуска три дня пересменка, словно на каникулах или в отпуске, перекатывали мяч по этажам «спальников» — пустых казарм, «давили на массу» — спали до одури, курили до отрыжки — в общем, со- вместно «гоняли балду». На разгрузке панцирных кроватей для пополне- ния мы сдружились с одним щуплым пареньком —Юликом Цыбкиным. Раньше видели друг друга, но не сближались. А когда приехала смена — «зеленые», мамкины сосунки, нас, пятьдесят «черпаков» из отучивших- ся на курсе двухсот, повели на экзамен. Гоняли пять дней: марш-бросок без снаряжения, марш-бросок с полной выкладкой, засада в противогазе, сборка-разборка автоматов на время, зачет на стрельбище и последним этапом, не поверите, кино. Правда, туда пришло всего двадцать из пяти- десяти. Как мы, выпотрошенные, обрадовались — кинозал пахнет граж- данкой. Нам крутили фильм за фильмом; первым — «Охоту на лис», а дальше всё ленты военных лет. Я запомнил еще «В девять часов вечера после войны», следующие три, или сколько их там было, не вспомнить теперь: одна картина наложилась на другую. Потому что в темном зале нам не давали спать. Бодрые ухари-старлеи с фонариками в руках ходи- ли вдоль рядов и светили в лица прикорнувшим. Если б знал, куда по- паду после, я бы не пыжился, дурак, я бы заснул или притворился спя- щим, когда свирепый фонарик старлея, как на допросе, впивался в лицо: «Не спать, боец! Не спать! Проснись, боец, проснись!» После «кинош- ки» из двадцати осталось семеро. Вот тех семерых и пригнали две недели спустя на погранзаставу в Туркмении. Кому, чего доказывал, уставившись окаменевшими веками в экран? Хотелось ведь младенчиком свернуться в кресле. Но меня невежливо трясли за плечо. — Не спать! Проснись, Гена, проснись! Я вскочил и ударился головой о верхнюю полку. На меня смотрели смешливые лица Цыбы и проводницы.