Сибирские огни, № 11, 2021

183 АСЯ ПЕКУРОВСКАЯ ПОРЯДОК СНОВ тельной. Правдоподобной. Стоило мне закрыть глаза, как я слышал звуки и запахи; ощущал страсть и нежность; касание; взгляд. Все то, чего на самом деле так и не случилось». Какую задачу мог ставить перед собой автор, подменяя реальную историю вымышленной? Нет ли здесь цели разместить персонажей в разных местах од- новременно, как делает Ольга Токарчук? Но ГлебШульпяков не разделяет фан- тазий о законе квантовой механики, ему не нужно наводить мосты к фрагментам наблюдений — топонимикой его романов является сновидческое пространство, и это, пожалуй, единственное художественное пространство, вмещенное им в личный вокабулярий: «Литература — это путешествие в художественное про- странство Автора». Но из чего, если не из наблюдений, непривычных для глаза, складывает- ся это художественное пространство? Где лежит та развилка, миновав которую Глеб Шульпяков становится принципиально другим автором? Когда-то я писала о романе Шульпякова «Музей имени Данте», даже не помышляя о присутствии сновидческого кода в его понимании музея. «А так как источником непривычного является сама жизнь, задача создателя музея сближается с задачей мемуариста, новеллиста, поэта, — писала я. — И тот, и другие стремятся освоить непривычное и сделать его живым и близким для себя и других». Но как этого добиться? «Писать надо так, как если бы ты жил на необитаемом острове», — ска- жет позже автор. Необитаемый остров — это не столько земля, на которую не ступала нога человека, сколько вымышленный мир разобщенных душ, бегущих друг от друга, от себя, от собственной судьбы. Именно эта тема и развивается в романе «Музей имени Данте». Ее как бы случайно озвучивает обычный экскур- совод перед памятником одному из таких «беженцев». История архангельских земель как история всеобщего побега. Нет ли здесь переклички с констелляци- ей из «Бегунов» Ольги Токарчук? «Все это были истории бегства, исчезновения, вызова или спора с судьбой, поиска чего-то, что могло бы изменить жизнь. Единственный вопрос, ответа на который они не давали, был вопрос “зачем?”. Какова природа этого поиска, одинакового у вельмож и простолюдинов? Генералов и купцов? У народа целой страны, который столько раз уже снимался с насиженного места? Словно исто- рия нарочно спрятала эти ответы, скрыла». Комментарий вроде бы навеян памятником. Но и сам автор одержим жела- нием «сняться с насиженного места». А читатель? Памятник поставлен «исчезнувшему мореходу», но его останки будут все- таки обнаружены. Значит, он не исчез, а «снялся с места и скрылся». Его исто- рия не выдержала испытания временем и «рассыпалась», заявив о себе лишь как экспонат музея. Этого музея еще нет — но он уже зародился как идея. «Я начал эту книгу, поскольку все, что было вычеркнуто из памяти и осталось в прошлом, неожиданно проснулось и обрело голос. Не образы или чувства, не слова, но звук этого голоса, вот что я слышал… Разрозненное и случайное, мое прошлое со временем не только не исчезло, как я думал, но обрело черты и на- полнилось смыслом. В чем он заключался? Этого я не знал». Идея музея состоит в пробуждении от того сна, в котором кто-то, водя волшебной палочкой, рассказывает забытую историю: рассказывает несвяз- но, хаотично, сжато. Фрейд называет такой рассказ вытесненным желанием.