Сибирские огни, № 11, 2021

— Ты бы книжку почитал, — говорю. — Сидишь, скучаешь. — Я все прочел. — Все? — Что надо, прочел. — Тогда да. Он щурится, смотрит в точку. Паузы — это нормально. Потом ожи- вает мимика, лоб морщится, чуть заметная улыбка. — Видал Дай Рубля? С подбитым глазом. Зацепился возле магазина. Дурак. Сопьется. Говорю: «Завязывай так пить». А он: «Пока всю водку не выпью, не успокоюсь». Разве можно выпить всю водку? — А ты чего? — Я меру знаю. На этом погружается обратно в иные миры. Он не хочет всю. Лишь то, что положено. Знаю точно. Жена его со мной тоже здоровается. С ней на «ты», хотя с остальными исключительно с высоты формализма, кроме молодежи. Те больше наши, чем их, вырываются, превращаются из гусениц в бледных мотыльков. Несет тяжелые сумки, останавливается продышаться. — А чего Гриша не поможет? — говорю. — Ты что, у него сердце и почки. Еле ходит. Про другое не спрашиваю, это как осиное гнездо разворошить — с последствиями. А еще у них хромая собака. Что-то с лапой, частично ампутирована. Выскакивает, лает на прохожих, будто все четыре в порядке. Считает подъ- езд своим и немножко хозяев. Остальные — враги или полувраги. Против- ная собака. Компенсатор по доброте и ненависти. Смотрит исподлобья. Вечером разворачиваю газету — до сих пор люблю бумажную широту на длину вытянутых рук, — включаю телевизор. Ем ванильные сушки с чаем или лимонные вафли. Что творится на улице — не интересно, если не доходит до скандала или драки. Иногда смотрю в окна напротив. Лю- блю подглядывать за чужой жизнью. Не нарочно. Пусть шторы плотные вешают. Прохлада перемешивается с дневным зноем, и молочная теплота растекается по телу, дышится по-особому. Мысли тогда хорошие. Все у нас по-старому. Весна сменяет зиму, лето — весну, осень — лето, день — ночь. Окна то заклеиваешь, то моешь. И зонт не беру. Если дождь, то просто иду, и все. Не смылюсь. До метро пешком четыре оста- новки в любую погоду. Когда Гриша на лавке, стало вдруг неуютно. Пришла боязнь ненуж- ных диалогов. — Ну что ты все один да один? На боевом посту. — Ай... — Ну бывай. А потом Гриша умер, и скамейка опустела. Собака перестала лаять просто так. Одиноко стало. Лишь качели скрипят. Даже когда никого. От ветра скрипят. Просто так. Особенно поздней осенью.