Сибирские огни, № 11, 2021

118 МОДЕСТ МИНСКИЙ ГРИША А бутылку легко спрятать, если нарисовались товарищи в форме. Только шумно, но можно допоздна, не как осенью или зимой. Одинокие соседи спешат домой — лифт, кнопка, этаж, поворот ключа. Молодежь на каче- лях. Громко смеются, разговаривают, будто только и ждут ночной тишины. Но это наши соседи, наши дети. Наш тестостерон. Ночные птицы с яркой окраской. И когда навстречу, то обязательно — «здравствуйте, дядя...» и по имени. Здесь важно, что дядя и имя. Необычно. Вероятно, так посту- пают там, где никогда не был. А если выпьют, обязательно добавят: «Я вас уважаю». Понять бы за что. — Гриша, все сидишь? — А что делать? Телевизор уже смотрел. Как школьник — кино в отведенное время. Мама не отругала? Что-то из туманного детства. Не моего. — Привет, Гриша. — Привет. — Как сам? — На больничном. Делают болючие уколы. Еще неделю колоть. — А что у тебя? — Опухоль. Почку удалили. Сейчас в городскую онкологию езжу. Амбулаторно. Это в центре. Вот, вернулся. Одолжи пять рублей. До втор- ника. Гриша хороший, обязательно отдаст. Будет бегать, искать, но отдаст. Переживает. Всегда говорит: — Я бегал, искал. Весь день на лавке ждал. А домой к тебе заходить боюсь. Ты предупреждал. Да и звонок твой не фурычит. Приходить ко мне бесполезно, он знает. Знают все. Отключил зво- нок и домофон. Чтобы не надеялись. Но Гриша ответственный. Вот Леша, тот да. Тот десятку второй год отдать не может. Встречаемся, руку жмет и молчит. Раньше обозначался, типа — я должен, помню. Киваю в ответ — говорить вроде не о чем. А сейчас просто жмет и быстро исчезает. Совесть, видно, мучает. Всякий раз пересчитываю десятку через курс. Про себя, конечно. И Федя — красавчик. Не отдает чуть меньше. Это по номиналу. Но срок больше, и помнит всегда. Делает скорбное лицо, говорит: «Прости, друг, помню, пятерку должен. Не могу сейчас, нет, извини». И так три года. Собака тебе друг. Но улыбаюсь. Я добрый. Это внутри война воюет. Если Гриша выпил — впрочем, это норма, — то рассудительный, не звереет, как отдельные личности. Для него спиртное — продолжение жизни, не выяснение отношений. Судьба. Цикличность. Утро, скамейка, друзья. Работа, скамейка, друзья. Больница, скамейка, друзья. Там не- сколько однотипных схем с одинаковым концом. Но скамейка — главная. И дружба. Как без нее. Смотрю в окно — Гришу несут. Через двор по диагонали. А до этого с деревом боролся. С тонкой березой. Ломал через спину. Та тряслась, возмущалась листьями. За березу обидно. Молоденькая еще. А у Гриши лапищи, иссеченные жизнью. И страшно. С его-то сердцем и отрезанной почкой! Даже плохое подумал, но обошлось. Утром интересуюсь: