Сибирские Огни, № 8, 2021

59 АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ ВОРОН НА СНЕГУ в избу и выпить стакан чая ответил молчаливым покачиванием головы и тут же развернул лошадь. В листке предписывалось: сразу после Наумова дня («Наум наста- вит на ум») свезти в Колывань столько-то пудов зерна, столько-то мяса, столько-то коровьего масла. Заволновались мужики. По квитку выходило, что... молоти, стучи цепом, опрастывай гумно да овин и... без малого все зерно подчистую выметай. Выжидали мужики: может, обойдется? Вдруг на кого-то, чаще на Куреночкова, буйство нападало, он разры- вал на себе рубаху, выбегал на улицу, догоняемый бабой, и пьяно шумел: — А вот ни шиша не повезу! Вот это им на закуску! Вот это! — и ширял себе ниже живота. — Вот это. На закуску! Горяченького имям вот. Чтоб горло не першило!.. И молотить не стану. Вовсе не стану! А наутро на гумне у буянливого мужика цеп стучал пуще, спорее, с этакой унылой самоистязательностью — протрезвевший мужик, пере- трухнув, искупал в глазах общества вину свою. Улицей шел Алешка не по проезжему месту, как всегда ходил, а вдоль изгородей, тропкой, набитой в стылом снегу. Дверь в избу была полуоткрыта, из нее наружу, на улицу, клубился спертый, нагретый воздух, это Алешка увидел, когда вышел на бугор. Вы- пирающая притолока обросла куржаком, как баран шерстью, а крыльцо было наоборот — подметено и даже выскоблено. Навстречу ему выбежал с красным лицом сосед Мамочка, не приметив Алешку. — А-а, это ты самый, — встретил знакомый есаул, сидевший за пу- стым столом, будучи очень возбужденным. — Почему... э-э... ты?.. По- чему не свез хлеб? Отвечай! Один вот быком мычал тут. Ты-то, думаю, не станешь мычать. Язык, думаю, еще не сжевал? А? Спрашиваю! —Дак... не молочено. Что поспел смолотить, то уж смолол на еду, — сказал Алешка правду. — Что — смолол? Чего — на еду? — Дак чего же. Хлебушко. —Хлеба у тебя больше всех. Подряжался машиной... С других брал. — Дак в снопах же. Есаул метнул взгляд на старосту Изосима, одетого в трепаный азям, сидевшего между ларем, хомутами и закопченной печью. — А что? Хлеба у него, говорят, нынче больше всех? Я тебя спра- шиваю! — Как измерить-то? — несмело отвечал на такой вопрос Изосим, затурканный и линялый однорукий мужичок. Затурканность и сознание своей невезучести у него не столько от искалеченности, сколько от бабы: она у него каждый божий год рожала двойню. — Чего? Измерить как? Я вот тебе измерю! Спрашиваю тебя: боль- ше у него хлеба? — Да как оно... измерить? В снопах да в кладях не все приметишь. Молочено как бы... Однако, может, и больше, а... может, так... не больше. Однако есть нынче хлебушко-то, — уточняющее кивал Изосим, он, как