Сибирские Огни, № 8, 2021

54 АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ ВОРОН НА СНЕГУ — Как соломка для витка, так бы и спинушка моя была гибка, а доля сладка. Как накреплось колоску, так бы и пелось моему голоску... За ней вторила Евгения, тоже в новом холстяном фартуке, красной ниткой простроченном: — Как соломка для витка, так бы и спинушка была гибка... Не могло и в голову прийти Алешке, что дочь доживет до той поры, когда детишкам (девчонкам до невест, а парням до армии) не надо бу- дет делать никакой работы, а отца с матерью главная забота про дети- шек своих будет состоять только в том, чтобы в определенный час они со сладостью поели-попили да в определенный час, наигравшись во всякие забавы, спать легли. Дети будут, конечно же, бунтовать, ногами об пол стучать, потому как природа в них, им дело подавай, но взрослые дяди и тети, вкусившие сладость общенародного советского безделья, уговорят их смириться во имя еще более сладкого будущего: «Дворяне, ксплуа- таторы, ведь жили, не работая, а мы, простые, дураки, чё ли? Не за- тем завоевывали!.. Отдыхайте, детки. Достаточно того, что мы намунто- лились». В тот вечер Евгения (то ли подсказал ей кто из старух, то ли по своей охоте) вырядила житный сноп, убрала его цветными тряпицами да зо- лотыми, серебряными бумажками, а после такого убранства поставила в красный угол под иконостас, под вышитые полотенца. — Вот тебе, Пантелеймон, борода, народи нам хлеба на все года, — приговаривала она приговорку. «Добро, доча, добро», — думал Алешка, настраиваясь душой на со- ответствующий жизненный лад. Управился он с полевым своим делом, с жатвой, при машине-то за- мечательно, и мозоли на руках не поспели нарасти. А когда ехал с поля, ехал с сыном, то над дорогой совсем низко промахали лебеди — вот они, милые красавцы, божья птица! — даже волной ветра обдало от их кры- льев, и лошадь пужливо метнулась с дороги в кусты. Алешка посмеялся, подергал вожжами: — Ну... а! Чего? Напужалась лебедушек-то? И, задрав голову, сам стал смотреть, считать птиц, слыша, как ту- гое, крепкое перо скрипит и парусит в остывающем воздухе, наполненном крестьянской благодатью. — Ты, Алексеич, однако, того. Шабашил свое, — встретил его ста- рик Пушкарев, двор которого был вторым на краю деревни. — Да уж шабашил, — отвечал Алешка не без самодовольства. К разговору подошел Куреночков, прозванный Полторы Сажени за рост свой, старший зять Пушкарева. — Однако, вся птица нынче задолго до Покрова собралась, — ска- зал Куреночков, тоже проследив за лебедями. — Грач совсем рано от- летел. А теперь вон и вся остальная птица. Видал? Валом пошла, низко. Палкой зашибить можно. Торопится, чтоб на снег не остаться... — У птицы свой ум, — молвил старик Пушкарев, не любивший зятя за длинные пустые разговоры. — Снег рано ляжет, верно. И ты, Алексе-