Сибирские Огни, № 8, 2021

47 АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ ВОРОН НА СНЕГУ — А на кой ляд они кому, а? Не овечки же. Эти зверушки, шерсти с них не настрижешь. — В штабе у чехов профессор есть, он просил меня. Изучает поведе- ние сибирских животных. —Дак они же, эти чехи, землю у крестьян отбирают назад! — вскри- чал Алешка. — Зачем им служишь? Ты плохой человек! Стефан Исаевич, не переменив позы, отвечал: — Я, Алексеевич, может, и плохой человек, ты прав. Но профессор хороший человек, это я твердо знаю. Он никогда у тебя землю не станет отбирать. Он как раз за то, чтобы земля принадлежала тем, кто способен ее обихаживать, больше никому другому. Алешка, совсем не удовлетворенный ответом, глядел на Стефана Исаевича с раздражением и с подозрительностью. — Интерес у профессора к нашей природе. А в природе зверуш- ки всякие и птицы разные, вот эти... — продолжил Стефан Исаевич. — Разве можно ему в таком деле не помочь? А тебе, Алексей Алексеевич, признательный я, — отвечал Стефан Исаевич мягко. Левая щека у него напухла, нажженная гнусом, взялась шишками, даже струпьями, уж не была плоской, зато другая щека как бы вдавилась вовнутрь, отчего лицо его, хоть и вытянутое вперед, уж не походило на серп, а походило скорее на глиняную, крепко обожженную тарелку. — Ты, Исаич, случаем, не из евреев будешь? — спросил Алешка. — Из евреев. — пегий, в клочках редкого волоса затылок Стефана Исаевича качнулся. Алешка увел глаза вниз, долго глядел на колесо, которое то колеей шло, то выворачивалось на обочину и подминало жесткую придорожную полынку, охристо дымившуюся по ветру пересохшей пыльцой. —А говорят... это... говорят, от евреев-то мужику разор. — Алешка слабо потянул вожжу влево. — А это уж ты сам, Алексеевич, гляди, сам. — верхняя губа Стефа- на Исаевича и выдающийся его нос будто сразу заржавели. — Сам гляди, как уж оно, так или этак. Алешка распрощался с непонятным этим человеком на станции, уже ночью. Кто бы знал, что пути их еще пересекутся, ох, пересекутся, да как — в самых трагических обстоятельствах! Казаки По вечерам, когда сплотнялись сумерки и с болот тянуло прелой сы- ростью, на деревню невидимо оседало густое комарье, а когда мрак со- всем чернел, эта гнусная, уж совсем невидимая тварь из деревни всей гу- щей отваливала назад, опять туда же, к болотам, к озерам, к реке, — и уж тогда, при полной вязкой темноте, дворы начинали перекликаться уча- щенным железным звоном. В кругу небойкого огня, где наскоро варился в чугуне ужин — супец с горстью муки и нащипанной в огороде зеле- нью, — на плоских наковаленках, а то и на обушке топора, воткнутого