Сибирские Огни, № 8, 2021

37 АНАТОЛИЙ ЗЯБРЕВ ВОРОН НА СНЕГУ то ли вранье, слух-то — он все равно что весенняя гагара: прокричала — и нет ее, на какое болото села гнездо вить — ищи. Был Алешка в том отходе долго. Дети оставались в доме одни. К слову сказать, они, привыкшие к беспризорности, были с отцом не дружны и, получив вовсе полную свободу, конечно, могли скорее желать, чтобы эта свобода как можно дольше продлилась. И если бы не старуха Тихоновского, которой Алешка наказал приглядывать за домом, вернее, если бы не ее каждодневные напоминания: «А что отец-то ваш, все еще гулят?» — они бы и не заметили, что он отсутствовал так долго, две или три недели. И вернулся не пешим, как уходил, а в санях. С ним, возле его боку, сидела женщина в шерстяной, длинного ворсу шали с кручеными кистя- ми, она была обложена мягким сеном, белые катанки торчали наружу. Алешка подпятил сани к самому крыльцу, кинул варежки на снег, по-молодому стал насвистывать мотивчик, распрягая лошадь. — Дети, это вам матерь, — объявил Алешка голоколенным дочерям Евгении и Ксюте, выставившимся в двери. Девочки толкали друг дру- га — не могли поделить тулупчика, которым обе укрывались внаброс. Потом Алешка ухватил женщину сзади за бока, приподнял и пере- нес так от саней к крыльцу. А в доме она, размотав шаль, потерла щеки и стеснительно отступила в куть; голяшки белых катанок на ней были надрезаны сверху и завернуты, иначе бы не налезли на ее толстые икры. Женщина очень напоминала одну из тех сереньких, с мохнатыми лапка- ми, куропаток, какие в морозные вечера перед сумерками стайкой приле- тают с заснеженных полей на свалку в овраге за хлевом. Тут же, почти следом, тенью вшмыгнула в дверь Тихоновская, поняв происшедшее, сказала язвительно: — Чего же? Отбыл, значит, пеша, а возвернулся и с лошадью, и с невестой. — старуха ткнула костистым пальцем Алешку в бороду. — А эт уж как кто сумеет, — зареготал Алешка, разинув широко рот, сдернул с себя шапку и потряс кудлатой головой. Тихоновская, глядя на него, могла убедиться, что сосед еще не был стар, не был, и не зря она метила пристроить за него, работящего вдовца, одну из своих последних дочерей-вековушек. — Сосватал вот... — хвалился и куражился Алешка перед озада- ченной старухой. — А чего ж? Домну Семеновну вот, ягодку, сосватал. И никто не указ. А на этой же неделе он в легком кармазиновом зипунке, с расчесан- ной на две стороны бородой, распускал пар от себя в морозный воздух, ходил по двору, по стайкам, стаскивал в одну кучу, к дому, доски, а потом, влезши на заледенелую завалинку, примерял их к окнам крест-накрест. — Ты что это такое надумал? — прибежал запыханно Гайса. — А то и надумал, — отвечал Алешка, явно радуясь своей сбере- женной силушке. Подземная каторга прошла, а силушка в жилах, знать, при нем осталась. Осталась! Как река в запруде: измельчает, осокой бо- лотной порастет, а потом, когда запруду уберут, она и взыграет, загудит!