Сибирские Огни, № 8, 2021

178 ван и расстрелян в Новосибирске 22 ок- тября 1938 года. Эту историю я узнал лет сорок тому назад — благодаря знакомству с Нико- лаем Николаевичем Яновским (1914— 1990), который в максимально смягчен- ном для цензуры виде опубликовал ее в «Литературном наследстве Сибири». Я горжусь, что много лет общался с этим великим историком сибирской литерату- ры, и мне обидно, что и через тридцать лет после смерти Яновского не написана его биография и нет даже памятной доски на доме, где он жил. А ведь Николай Ни- колаевич вывел из забвения добрую сот- ню имен сибирских писателей и большая часть его творческой биографии связана с «Сибирскими огнями»! Имя Гумилева, как, впрочем, и дру- гих поэтов и писателей Серебряного века, постоянно мелькало в наших беседах с Яновским: по каким-то причинам ему не давали допуска в спецхраны библиотек, а у меня были или подлинники «запре- щенных» книг (Н. Гумилев, «К синей звезде»; М. Волошин, «Стихи о терро- ре»), или их фотокопии. Также Нико- лая Николаевича интересовали газеты и листовки периода Гражданской войны в Сибири, что было предметом моего со- бирательства в те годы. Кстати, я храню первые пять номеров журнала «Сибир- ские огни», полученные от Яновского из его дублей в обмен уже не помню на что, храню и несколько его почтовых карточек с просьбой зайти (у меня тогда не было домашнего телефона, и почта была един- ственным способом связи). Поэзию Гумилева, к своему стыду, я узнал достаточно поздно, попав в 1963 году из глубоко провинциального Барна- ула в летнюю физматшколу Новосибир- ского университета, — эти убивающие наповал, приводящие в непонятный экс- таз стихи читал нам преподаватель физи- ки Борис Найдорф, через несколько лет с большим скандалом уволенный. Раньше, в Барнауле, весь Серебряный век был для меня цветным и в основном небес- ных оттенков: синий двухтомник Блока, темно-синие Брюсов, Анненский и Саша Черный в «Библиотеке поэта», голубой Есенин в пяти томах и голубая Цветае- ва 1961 года издания, которую мечтал достать и переписывал от руки, начи- ная с первой страницы: «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед…» Лишь Анна Ахматова была вишневой («сурковская», 1958 года из- дания) и зеленой (1961 года издания, «лягушка», как говорили библиофилы). Имелись еще голубой пятитомник Бу- нина и фиолетовый Куприн — «Яма», которую читали на уроках через щель в парте… А в 1964 году, на первом курсе физ- фака НГУ, вернувшись с сельхозработ, с «картошки», из села Морозово, мы ринулись в читальный зал переписывать только что вышедшее «чудо советской цензуры»: «Русская литература ХХ ве- ка. Дооктябрьский период. Хрестома- тия». Составил ее Николай Алексеевич Трифонов, человек с героической био- графией (война, плен, побег, участник Сопротивления в Италии), беззаветно любящий русскую литературу, — соста- витель нескольких томов «Литературного наследства» и пяти стереотипных изданий хрестоматии, которую переписывали от руки по всему СССР. Кроме обязатель- ного Горького, Серафимовича, Скитальца и Демьяна Бедного в этой хрестоматии были Мандельштам («На стекла веч- ности уже легло мое дыхание, мое теп- ло…»), Цветаева и Гумилев: «Жираф», «Капитаны»… Всего семь стихотворе- ний — и все первоклассные! До сих пор не знаю, как это удиви- тельное пособие для пединститутов про- шло цензуру. Хотя полный запрет Гуми- лева в послесталинском СССР — миф, ведь с 1964 года была вполне легальная и доступная в любой библиотеке хресто-