Сибирские Огни, № 8, 2021

— Он что — из-за этого, да?.. Николай Иванович видел, как мотается, приплясывает у его тела Рыжий и огромные ботинки топчут и топчут не замеченное никем, уже сдохшее, истекающее желтоватым соком насекомое, размазывая его по грязному цементному полу. Вдруг что-то лопнуло. Показалось, что прямо в затылке. И Тронь легко прошел, все так же спиною вверх, сквозь плиты потолка и начал стремительно, хотя и не по прямой, набирать высоту. Еще можно было, стоило лишь захотеть, увидеть всех: и Оленьку, и Шуру Тарасенко, и Сашеньку Смирнову, взявшую сегодня больничный и пока не знавшую, что Николай Иванович умер. Даже Галину, которую не видел девятнадцать лет. Он знал, что мог бы взглянуть и на мать с от- цом, вспомнить давно забытое лицо старшей сестры и чужой, огромный, холодный цех. Он сам — худой подросток в робе. Глаза в землю — и бегом вдоль стены с длинным неподъемным ящиком, который никак нельзя уронить, пусть лучше руки оторвутся. Крошатся от напряжения зубы, он спешит так, словно сама Беззубая гонится за ним, — и бегство это длится всю жизнь. И вот ему больше не страшно... Но отчего-то не хотелось ни видеть, ни вспоминать. Все то было не- важно, или, скорее, он и так видел и знал все, не глядя ни на что и совсем не думая ни о чем. Он поднялся выше над недопроявленным в утренних сумерках горо- дом, над просыпающейся землей. Взмыл ошеломляюще быстро в теплую бархатисто-черную бездну, почему-то совсем без звезд, но звезды словно рассыпались в ней почти невидимой плотной пыльцой, заставив беско- нечную тьму сиять тончайшим золотистым мерцанием. Он стал подниматься быстрее, теперь почти вертикально. Скорость нарастала непереносимо сладко, и так же стремительно он уменьшался сам, уже в точку, меньше атомного ядра, и, когда меньше уже ничего в мире не оставалось, он обратился в ничто. Его охватило блаженное смя- тение, но движение на этом не остановилось. Просто он больше не летел вверх. Это сияющая, теплая, исполненная золотой умиротворенности пу- стота сама с непостижимой скоростью разлеталась изнутри него во все стороны, и он был в каждой ее пылинке, сам все продолжая сжиматься, становиться меньше — меньше, чем ничто, — и это длилось вечность, и он в ней был...