Сибирские Огни, № 8, 2021

104 ВАЛЕНТИН БЕРДИЧЕВСКИЙ МАСКА Фантомас пришел утром около половины седьмого. Поздоровался с вахтером на проходной. Они считались земляками. Степан был из Тима- шевска, раньше работал здесь же грузчиком на складе. — Ранняя пташка, — сказал он, как всегда. — Кто первым встал, того и сало! — Ну, — отозвался Фантомас и прошел в ворота, провожаемый не- сущимся из динамика ежеутренним: Ой, да на Кубани зори ясны, Ой, да на Кубани вишни красны. Ой, да на Кубани под высоким небом Золотом горят хлеба... Один в гулкой прохладной раздевалке с цементным полом, пронуме- рованными шкафчиками по периметру, с двумя дверями — одной в душ, другой на лестницу, — открыл щелкнувший замочек. Достал спецовку, ботинки. Не спеша переоделся. Медленно, почти сладострастно вытащил картонную коробку, снял тугую крышку. На дне на куске ветоши лежала выскобленная изнутри половинка желто-зеленой тыквы с вырезанными отверстиями для глаз и смеющимся ртом. Какое-то время, не меняясь в лице, Фантомас смотрел на нее. Потом так же аккуратно закрыл коробку, задвинул ее на полку. Запер шкафчик. Спустился в цех, прошел через тихую сборку, пустой, ярко освещен- ный гальванический участок, мимо сутулых, остывших за ночь станков к себе за загородку. Слева от его «француза» на большом металлическом поддоне лежала рыжая гора грязно-ржавых заготовок, завезенных с вечера Жорой Ку- румиди. Справа блестел в ожидании готовых труб пустой замасленный ящик. Фантомас включил станок, встал перед ним очень прямо, но к трубам не прикоснулся. Тело его словно плотно, сверху донизу, спеленали внахлест тугими прозрачными бинтами — ни сойти с места, ни пошевелиться. Он вдруг ощутил, как ожила глубоко под кожей, внутри, ядовитая членистоногая тварь, зашевелилась, задвигала острыми челюстями, стала выдираться наружу. Окостеневшая смола над нею пошла трещинами, вздыбилась, гото- вая вот-вот разлететься на неровные сухие куски. И тогда на поверхности, над лопнувшей кожей появятся сначала длинные мерзкие усики, он еще помнил их. Зашевелятся, отыскивая его, и, учуяв, вызовут эту ненасытную гадину, столько лет запертую под чер- ной коркой, отделенную от него маской несмываемой, въевшейся в поры копоти, сверкающим колесом лихорадочной, заместившей и саму жизнь работы.