Сибирские Огни, № 8, 2021

101 ВАЛЕНТИН БЕРДИЧЕВСКИЙ МАСКА детей, а также еще куча народа разной степени родства с Шурой и даже вовсе ей незнакомого. Ей, в общем-то, было глубоко наплевать на них всех. — Людей много, усих не узнаешь, — говорила она. Сгорбленная почти до земли — непонятно было, как она вообще пе- редвигается под таким углом, — Шура обладала ясным циничным умом, невероятно цепкой памятью и веселым, почти девичьим норовом. В ок- руге она слыла колдовкой, хотя сама на такие слова здорово сердилась. — Так, помогаю маленько, — шамкала она впалым беззубым ртом, и нос ее при этом едва не касался остренького, выдвинутого, как локоть, подбородка. — Так ведь отбою от окаянных нет! С утра, ровно мухи твои, роятся. То бабе помочь, то мужика выправить, хе-хе, — щурила она глаз- ки, и без того невидимые в бесчисленных сухих складках. — Дохтур я. Народный, слухай сюды, целитель. Я ведь никого к себе не зазываю и денег, как иные, не беру. Так, что мне, многогрешной, подадут. А они: «Колдовка...» И она потрясала загнутым суковатым посохом, сжимая его коричне- вой лапкой, и непонятно было, то ли клюка эта уже срослась с нею, то ли рука вытянулась так из широкого рукава ее невообразимого черного пальто, такого свободного, что казалось, ветер полощет его на бесплотном пугале. Мальчишки боялись ее жутко и даже в расшибец играли подаль- ше от ее окон. Шуру это забавляло. По-настоящему она была привязана только к Фантомасу, сбежавшая жена которого вроде бы приходилась ей родней по одному из последних мужей. — Ты, Коля, не убогий, — ворчала она. — Бог о тебе забыл. Ты — убабий. Всю жизнь у баб в рукаве... Во время войны пятнадцатилетнего Колю Троня угнали на работу в Германию. Ни самой войны, ни завода в Баварии он не помнил — то есть совсем ничего, как не было тех двух лет, — сколько его поначалу, после возвращения, ни расспрашивали. Память — все, что искорежило ее в те годы, — будто засмолили, как хищное насекомое, покрыв черной несдираемой коркой, лишив возмож- ности жалить, но не убив совсем, а только обездвижив. И, вспучившись над смертельно опасным, инородным, Колино сознание сделалось ис- кривленным, поневоле приняв очертания страха, и, закостенев, навсегда замерло, как останавливается в росте сломанный однажды саженец. Никого из родни он дома не нашел. Ни родителей, ни четверых дя- дьев, ни сестры. Пустой дом недалеко от железнодорожной станции, вы- рубленный под корень на дрова сад... Когда стал обустраиваться, вдруг оказалось, что он неплохой токарь. Руки, будто отдельно от него, споро делали всякую работу на стареньком станке при ремонтных мастерских. Тронь ходил вечно чумазый, молчал, как немой, в клуб по вечерам не заглядывал. Скоро его стали считать не то чтобы дурачком, а так — малость пришибленным.