Сибирские огни, №12, 2020

91 РОМАН ГОРЕПЁКИН КАЛМЫК верские обряды, долго молилась на коленях, потом тяжело поднялась и уселась на гладко струганную скамью, поставленную еще Лукой. Ничего она здесь не вспоминала. Просто подолгу сидела, смотрела вдаль. На могилах бывала всегда в одиночку, редко-редко когда с бабкой Шабанихой. Та знала, что Евдокея предпочитает быть «у своих» одна, и не навязывалась. Хотя ходили на кладбище издавна вместе. Разойдутся у церкви, там же встретятся — и домой. Уже не так горько тосковала по своим старуха Хлебникова и не жале- ла о своей судьбе: сколько их по станице, таких же казачек, кто схоронил своих мужей, сыновей... Такая казацкая доля! Такая жизнь у гребенцов, от дедов и прадедов ведется: казаки воюют и погибают, казачки их хоро- нят и поминают. Не нами заведено, не нами и порушено будет. Одна только тихая обида — даже не столько обида, сколько неиспол- ненная мечта — не давала ей покоя: хоть бы одного внучонка или внучку понянчить, хоть бы пожили при хлопотливой бабке маленькие казачата! Не насытилась она, видать, материнством и порой даже завидовала со- седке бабке Марье Шабанихе: у той хоть прибрал Бог сына, да зато внук Дорофей каков, а правнуков-то сколько! Но гнала Евдокея от себя эти непристойные завидущие мысли. Все играла на своей дивной флейте иволга — золотой шар, все тянула сладкую ноту. Дождь будет, думалось Евдокее. Ишь как заливается! Другая-то птица все молчит днем, а эта распевает — к дождю дело. Вслушивалась в пение, в дремотный шелест тяжелых кистей цветущей акации. Долетали шумы станицы: ржание лошади, чьи-то громкие крики, резкий гусиный гогот рядом на болоте, блеянье овец, далекий-далекий выстрел... Что-то странное мешалось в эти привычные звуки. Что-то появля- лось и пропадало — неестественное, необычное для слуха. Старуха Хлеб- никова повернула шадроватое 15 лицо в сторону беспокойного звука, за- мерла. «Что такое? Никак кошка... Да откуда ей здесь быть? Разве от дома батюшки Василия забрела. Вот поганица! Постой-постой... Иволга! Она, бывает, кошкой кричит. Нет, навроде непохоже... Иволга-то — громко, как оглашенная. А это-то — тихонько: всхлипнет, утихнет... Да уж не бес ли меня смущает?! Господи Иисусе Христе, Сыне Бо- жий, помилуй мя, грешную! Пресвятая Богородице, спаси нас! День-то белый, да и откуда бы бес середь святых крестов?.. Покойник? Ой, вовсе страсти Господни! Спаси и сохрани! Неупоко- енная душа ходит... Казненный либо самоубивец! Навь! Да чтой-то на меня, старую, нашло? Уж самой скоро в землю итить, а такое подумалося. Все утопленники, разбойники, нехристи за оградой лежат, нет им ходу к православным могилам. Да пойду уж погляжу, от- куда оно слышится! Небось не во грех станет... А я-то, старуха древняя, никому не нужна и подавно». 15 Шадроватый — рябой.