Сибирские огни, №12, 2020

79 РОМАН ГОРЕПЁКИН КАЛМЫК Евдокея поняла, подскочила к деду Федору, светло заулыбалась и многоопытными материнскими руками молча забрала ребенка. Тот было проснулся от дедовых криков, но тут же под быстрый шепоток Евдокеи и успокоился. Она унесла его на свою половину, туда, где только что укачи- вала родную дочь. Дед Федор постоял у дверей, потом грузно опустился на лавку да так и замер, жестко выпрямив спину, уперев плоские широкие пальцы в колени. Спустя какое-то время Евдокея вышла, задернула за собой за- веску дверного проема, в наступившем сумраке молча присела за стол. Старик исподлобья метал на нее вопрошающие взгляды, а она безмолвно улыбалась. — Ну дак как же, Дуся? — шепотом наконец спросил дед Федор. — Спит, — тихо и коротко ответила Евдокея Хлебникова. — Старуха-то моя... Эх! Лежит! А я с дитем-то как? Никого в роду у нас не осталося уже, значить, ни-ко-го! — Старик шептал быстро и сбивчиво, горячо. — Я ему ладу не дам, а он мне дела не даст делать! Да ведь родный внук-то, значить! Единственный! А я его, значить... Ну не навеки же! Ну на чудок, Евдокея! Эх! — И стало слышно, что старик заплакал. Евдокея подсела к нему на лавку, помолчала, потом мягко — и для себя долго — заговорила: — Ты вот что, дедушка... Ты не сумлевайся. У нас Дорошка сыт бу- дет, присмотрен, нисколечко не обижен. Чай, не чужой. Лука ему — отец крестный. Значит, и я ему навроде родной... — слово «матери» Евдокея почему-то не произнесла, сделала паузу, — буду. А там, даст бог, поды- мется Марья Афанасьевна. Дед Федор засуетился, вскочил. Начал было кланяться. Потом, во- все не по-казачьи, схватил Евдокеины руки и прикладывал их себе то ко лбу, то к губам в колючих бурьянах седой бороды. Причитал что-то. Строго наказывал, чтобы Лука, как вернется, пришел к нему. Сулил ему богатое седло. Плакал. Евдокея не знала, куда деваться. По своему обычаю молчаливо вы- слушивала. Напоследок дед Федор истово перекрестился на кивот, поклонился в пол и, вытирая лицо, ушел. На дворе сгустилась ночь. Он не стал спу- скаться к себе по опасной и при свете дня тропке. Вышел с хлебников- ского надела на улицу и заспешил в обход. Крюк получался в добрых две версты. Дней через десять очнулась бабка Марья Шабаниха. Стала поды- маться на кровати, искать глазами, еле слышно шептать в ухо мужу. Когда узнала — сначала всполошилась, пыталась встать на ноги и снова вали- лась на высокую гору подушек. Потом успокоилась: — У Евдокеи пущай, у ней ладно будет! Еще недели через две, опираясь на ясеневый костыль, с трудом стала ковылять по комнатам и упросила деда Федора сходить к Хлебниковым и позвать Евдокею, чтобы повидаться с внуком. Женщины разговаривали