Сибирские огни, №12, 2020

179 монстрированы богатство и разнообра- зие русской рифмы и практически неис- черпаемый потенциал ее использования, работы с ней. Рифма предстает в книге как ключевой капитал русской поэзии, ее золотой запас, ее прошлое, настоящее и будущее. О верлибре же и его туманных перспективах Самойлов осторожно, но вполне недвусмысленно замечает следу- ющее: «Свободный стих состоится лишь тогда, когда возникнет его национальная форма. Создателем его может быть толь- ко гений. Нынешние образцы верлибра еще не обеспечены потенциалом таланта. Свободный стих в переводе чаще все- го терпит крах. Нет еще оригинального подхода к свободному стиху. Видимо, не настало для этого время. Русская рифма будет одним из определяющих факторов конструкции стиха до тех пор, пока в жи- вом языке сможет черпать материал для своего обновления». Сегодня становится очевидно, что упомянутая «обеспеченность потенциа- лом таланта» скатилась до нуля, если не ушла в минус: верлибр на почве русского стиха — ветвь тупиковая. Сейчас, когда поэтическая ноосфера до краев заби- та верлибристическими «поделками» и «рифмованными верлибрами» (где рифма случайна, не конструктивна и безнадеж- но произвольна, а все остальное — так же убого и поверхностно, как в верлиб- ре), это стало очевидным. Поэтому раз- нообразного разлива «авангардисты», твердящие о том, что «стихи в рифму уста- рели» (как недавно обмолвилась Алина Витухновская, комментируя присуждение Нобелевской премии Луизе Глюк), даже не отдают себе отчета, что вся их рево- люционность на поверку оборачивается самым дремучим консерватизмом. При- скорбно, но они не понимают, что рифма, питаясь живительными соками русского языка (в силу своего словообразователь- ного характера, под рифму и «заточенно- го»), естественным образом будет разви- ваться, цвести и ветвиться, в то время как эволюция верлибра напоминает унылое тление мокрых головешек. Все авангардистские возможности в силу самой природы нашего языка не способны миновать рифму, а большин- ство из этих векторов обновления поэ- зии — завязаны на ней напрямую. Это легко доказать, но тогда придется уйти в литературоведческие дебри, чего формат критической статьи сделать не позволя- ет. А современная тенденция смешения живой литературной критики с зубо- дробительно тоскливым академическим литературоведением (такие «критиче- ские верлибры», к сожалению, всячески поддерживаются и премией «Поэзия», и премией «Неистовый Виссарион») не представляется продуктивной и жизне- способной. Вернемся к Самойлову. Он указыва- ет на важный момент: у русскоязычного верлибра нет своего «гения» и, соответ- ственно, своего канона. У американского, например, такой гений, создавший канон, есть — это Уолт Уитмен (повлиявший, кстати, на многих русских поэтов, в част- ности — на Маяковского), в русской же поэзии мы видим просто несколько гени- альных верлибров, написанных большими поэтами (В. Хлебниковым, А. Блоком, М. Кузьминым) в порядке эксперимен- та. Таким образом, здание современного верлибра оказывается построенным на болоте, на пустоте. Если вы попробуете отыскать хоть какую-то философско- эстетическую базу современного верлиб- ра, ваши усилия окажутся бесплодны- ми — не считать же за таковую под- деланный под свои интересы и по- верхностный, автоматический пересказ французских постструктуралистов или Language School американской поэзии (Л. Хеджинян, М. Палмер)... Линг- вистические эксперименты «языковой школы» возможны на почве английского языка, но при механическом переносе на русскоязычную почву априори становят- ся выморочными и механистическими.