Сибирские огни, №12, 2020

174 и без того заметное невооруженным гла- зом. Подобные стихи саморазоблачаются в открытую — убогостью рифм, стерто- стью замшелых образов, неумеренным пафосом, неуместной патетикой и т. д. Ни один вменяемый читатель (обилие не- вменяемых читателей, чаще всего по со- вместительству писателей — отдельная проблема и отдельный разговор) не вос- примет всерьез такие, например, строчки (хоть и написаны они со «звериной се- рьезностью», лишь провоцирующей ко- мически-пародийный эффект): « Лес наш невысокий, / Редкий лес. / На березу сбоку / Бурундук залез » (В. Попов) — или такие: « Я бежал в родные степи / под гуденье звезд златых. / Да сдувало ветром кепи / У меня с волос ржаных » (С. Бударин) . Подобные тексты обрече- ны на самоуничтожение с первой строчки. Авторы же их, ощущая мощную под- держку своих громкоголосых собратьев по перу, ни на что, кроме высоких мест в химерической иерархии поэтов-патрио- тов, собственно, и не претендуют. Немного сложнее дело обстоит с яв- лением, находящимся на противополож- ном полюсе карты сегодняшней поэзии, а именно — с современным русскоязычным «актуальным» верлибром. Хотя, если ра- зобраться, верлибр — это даже не другой полюс, а искаженное зеркальное отраже- ние вышеупомянутого виршеплетства. Чтобы убедиться в этом, нужно со- вершить ряд мыслительных операций: соскрести с верлибра его ни на чем не основанную претенциозность, мертво- рожденный интеллектуализм, дешевые формальные изощрения десятой свеже- сти, типовой набор бессодержательных симулякров, пустопорожнее плетение словес, выдаваемое за новизну, стериль- ное бесчувствие и безмыслие, менталь- ный автоматизм холостой прокрутки нарратива, школьническое ерничество пополам со школьнической же старатель- ностью, околонаучный терминологиче- ский и технический инструментарий для запудривания мозгов наивному читателю, нафталиновую «постиронию» и унылое нанизывание друг на друга уродливых и пошлых образных гибридов. Так вот, если соскрести весь этот глянец — перед нами предстанет все та же старая добрая старушка Графомания, глядящая на себя саму с другой стороны зеркала. Эту графоманию по аналогии с тради- ционной мы можем назвать авангардной или «новой» («новизной» верлибристы вообще любят щеголять, правда, объяс- нить толком, в чем именно она заключа- ется, они патологически не способны). Одна графомания — болотная, при- вычная, прогорклая. Другая — яркая, цветастая, как платьице на барахолке, и токсичная. «Прогрессивная» графомания отличается той же воинствующей невеже- ственностью, что и графомания «ретро- градная»: тот же площадной елей и та же площадная брань, та же круговая порука членов «ордена»... И не важно, что представители двух этих лагерей либо знать ничего не знают друг о друге (чаще всего), либо на дух друг друга не переносят, но ее величество Бездарность и склонность к инерционно- му жонглированию псевдопоэтическими абстракциями уравнивает их в истории новейшей поэзии. Итак, современный русскоязычный мейнстримный верлибр — это оборотная сторона типовой и старой как мир «плохо- писи». Попробуем развернуть этот тезис, претендующий, впрочем, на аксиоматич- ность. * * * Обратимся к истории вопроса. В кон- це 1980-х — начале 1990-х на литера- турной карте Москвы возникла новая фигура: стихотворец Дмитрий Кузьмин (внук известной переводчицы Норы Галь). Пробежавшись по столичным ли- тературным площадкам и студиям, особо- го успеха он не снискал — и решил стать