Сибирские огни, №12, 2020

102 РОМАН ГОРЕПЁКИН КАЛМЫК цветастые юбки, сидит Нака, перебирает крупную черную вишню, низко склонив голову, толстые смоляные косы до полу так и не тронуты сединой. Тихо, только под потолком жужжат мухи. Нака вскидывает лицо, узкое, цвета темной меди, со впалыми ще- ками, улыбается своей щербатой улыбкой: обломки зубов по-прежнему на месте, по-прежнему белы. В углу губ зажата спелая вишня, поэтому улыбка кривая и брови одна вверх, другая вниз. Смеется беззвучно, ягода лопается, брызжет сладким соком. Евдокея идет к окну, к столу, покрытому белой скатертью, сдвигает скатерть, ставит корзину на стол и взмахом руки зовет Наку. Та провор- но подымается, отряхивает листья и сор с передника и, бесшумно ступая босыми ногами, подходит. — Вот, Нака, смотри. — Евдокея открывает плетеную крышку кор- зины, убирает покрывало. Там, на дне, запеленатый в белое смуглый пол- ный младенец, спящий крепким сном. Внезапно в таинственной тишине Нака произносит одно слово: — Дите. Как удар в набатный колокол! — Царица Небесная! Да ты же... Евдокея — а для нее это уже второе потрясающее событие за пол- дня — тянет руку креститься, замирает, потом, придерживаясь за край стола, обессиленно опускается на лавку. —Изми мя, Господи, от человека лукава, от мужа неправедна избави мя... Да что же это, Нака?! Да как же?! Заговорила! — Давно. Боялась, — вроде как объяснила все и сразу. И повторя- ет: — А дите? Голос — низкий, богатый, с какими-то нездешними перекатами в нем, чуть хриплый. Похож на мужской по силе. — Ой, что делается! Ой, святые угодники! Тут одно — а тут дру- гое... Нака! Да как же?! — Евдокея взмахивает руками, берется за лицо, качает головой, глядя снизу вверх на заговорившую немую. А та опять — своим сильным грудным голосом, отрывисто: — А дите? Откуда? Большое! Смотри, глаза открылись... С любопытством склоняется к корзине, засовывает туда свои тем- ные, оголенные по плечи руки, вынимает найденыша. Приподнимает чуть вверх, всматривается в детское лицо. Начинает перечислять: — Не казак. Не черкес. Не карачай. Не ногай. Не чечен. Не ар- мянин. — Калмык, — подсказывает Евдокея. И, спохватившись, задает сколько десятков лет не имевший ответа вопрос: — Да ты-то кто, Нака? Ты-то какого племени? — Армянка. — А звать тебя как? — Нака. — Да нет же, нет! Всамделишно! Как отец-мать назвали? —Не знаю. Не помню. Нака я. Мне нравится мое имя. Это ты дала.